Юлия Латынина - Дело о лазоревом письме
Сунул бумагу за пазуху – и был таков.
Утро только начиналось: румяный пекарь выставлял на окне свежие лепешки с отпечатанной на них печатью, свидетельствующей о государственной лицензии, – мясник поддувал козу, чтобы содрать с нее шкуру, и чернокнижник в дырявом халате громко извещал улицу, что он всего за два медяка готов наведаться на небо и произвести исправления в книге судьбы.
Напротив кукольник раскладывал свой кожаный помост.
– Господин Андарз затеял заговор против государя, – говорил кукольник стекавшейся толпа, – его жена об этом узнала, и он ее убил. Ничего, все это дойдет до государя!
Никто из зрителей не возражал – у кукольника были прыгающие глаза казенного соглядатая.
– А, – раздалось над ухом Шаваша, – вот ты-то мне и нужен!
Шаваш оглянулся: Справа от него стоял лаковый столб для объявлений, – и поверх казенного указа Нарая, о ношении бирок, висело известие о завтрашнем угощении, устраиваемом господином Андарзом. За столбом, радостно дивясь на объявление, стоял разбойник Свиной Зуб, который так нехорошо обошелся с Шавашем.
– Ты-то мне и нужен, – продолжал Свиной Зуб, зацепив Шаваша лапой и радостно скалясь, – ты ведь знаешь судью Десятой Управы, Нана. Иди к нему и передай, что один лесной человек хочет переговорить с судьей относительно письма, которое тот разыскивает. Этот человек ждет его в полдень в часовне Исии-ратуфы, у северного канала. Так и передай: «Относительно письма».
– Хорошо, – сказал Шаваш и побежал к десятой управе.
Теперь он очень торопился: он чуть не опрокинул лепешечника с двумя коромыслами, полными лепешек с прозрачной сахарной корочкой, проскочил длинный красный лаковый мост, и припустился по широкой набережной, где торговцы и ремесленники уже разворачивали свои вредные зонтики. Задняя, выходящая на набережную, стена десятой управы была заперта: за стеной шелестели и пахли в казенном саду деревья, и сквозь них виднелась невысокое, с облупившейся синей башенкой здание управы, погруженное в утреннюю тень от вздымавшегося по соседству храма Парчового Бужвы.
Кляня проклятых сторожей, которые запирают двери на час раньше и отпирают на час позже, Шаваш полетел дальше, туда, где за острым углом начинался прямой мощеный проход к передним улицам.
Шаваш завернул за угол и замер: перед ним, расположившись полукругом, стояло двенадцать подростков. В правой руке подростки держали пальмовую ветку, на левой имели желтую повязку с надписью «Благоденствие государства». На них были аккуратные хлопчатые костюмы, и по этим костюмам Шаваш сразу понял, что это не какие-нибудь дети сапожников, а лицеисты из «Общества Тростниковых Стен», чистые чиновники пятнадцати лет.
– Ты куда спешить? – спросил предводитель отряда, хорошенький мальчик лет пятнадцати.
А другой обошел его со всех сторон и сказал:
– Если ты из семьи чиновника, почему ты не в школе? Если ты из народа, то как ты смеешь носить атласную куртку и кружева на запястье. Кто твой отец?
– Вор его отец, – сказал кто-то и дернул сзади Шаваша за кружево на воротнике.
– У меня нет отца, – сказал Шаваш, – я раб господина Андарза.
Изумление и отвращение изобразилось на лицах лицеистов. Слухи о распутстве Андарза среди них ходили самые невероятные. Шаваш услышал несколько непристойных шуток.
– У меня нет отца, – повторил Шаваш, – он умер от голода и поборов в одном из поместий Андарза. В это время там был его секретарь Иммани: я бросился ему в ноги, умоляя простить семье долги. А Иммани велел оформить меня как недоимку и забрал в столицу. Этот Иммани чернокнижник и негодяй: в его флигеле не раз пропадали дети. Как-то он пришел ночью в комнату для слуг и понес меня к себе, а я стал царапаться и кусаться. Тогда он подговорил Андарза продать меня варварам, как будто я не свободный подданный императора! Сегодня ночью я сбежал от варваров и я клянусь, что у меня нет ни отца, ни жилья, ни родной души на свете, и варвары вот уже третий день меня не кормили и держали на веревке, вот, смотрите:
И Шаваш, расстегнув кружевной воротничок, показал след от веревки, которую накинул на него вчера секретарь Иммани. Засим Шаваш, как был, в шелковых штанишках, повалился на землю.
– Этот маленький развратник лжет нам! – заявил один из лицеистов, – он ждет не дождется, чтобы сплести ноги со своим хозяином!
Но предводитель, Лахар, напустил на него:
– Как ты смеешь не верить человеку из народа! – закричал он, – народ всегда проявляет большую добродетель, чем продажные чиновники! Мы не можем оставить этого мальчишку в беде! Мы должны отвести его к советнику Нараю!
По правде говоря, Шавашу не хотелось ни в темный колодец, ни в глубокий омут, ни к советнику Нараю, ни в какое другое подобное место, и он рассчитывал сбежать по дороге, но это оказалось не так-то легко: юные защитники справедливости защемили ему руки в маленькую лакированную колодку с надписью «общество тростниковых стен», и с торжеством поволокли за собой.
Вскоре толпа детей прибежала к дворцовой управе советника Нарая: стражники почтительно расступились. «Ладно, – подумал Шаваш, стараясь унять дрожь, – какое дело господину Нараю до десятилетнего раба Андарза! Я даже в суде не имею права свидетельствовать! Велит разомкнуть колодку, и дать леща в зад!»
Тут Шаваш поднял глаза: на веранде второго этажа стоял высокий худой старик в развевающемся, синем с золотом платье и шапке, опоясанной тремя рядами жемчужных нитей. Глаза старика, как раскаленные пятаки, там и прижгли Шаваша. За спиной старика что-то шептал лицеист. Нарай отдал негромкое распоряжение: через пять минут явились двое стражников и отволокли Шаваша в каменный мешок.
13
Через два часа – время, достаточное, чтобы испугаться и проголодаться, – Шаваш стоял в кабинете советника Нарая: ресницы мальчика дрожали от ужаса, и на мордочке Шаваша было потерянное выражение плотвички, которую кладут в суп.
Нарай, откинув голову на подушки и полуприкрыв прозрачные куриные глаза, глядел на мальчишку. Нарай видел Минну, сводного брата государя, раз или два, но имел хорошую память и сразу заметил, что в мальчишке достаточно сходства с Минной, чтобы возбудить тоску и злобу государя. Заметил он и другое: мальчишка был старше Минны года на два и хрупок от недоедания в детстве: вечно жестокие чиновники угнетают крестьян; Минна же был просто деликатного сложения. Нарай тотчас понял, что Андарз не замышлял из мальчика самозванца, – иначе он бы нашел одногодка Минны. Нарай также понял, что государь, юноша мнительный, увидев мальчишку, будет поражен злонамеренным сходством.
– Почему, – спросил всесильный советник, – Андарз принял тебя в число слуг?
