Джин Вулф - И явилось новое солнце
В десять гребков я очутился рядом с ними. Плот был собран из разномастных плавучих обломков, связанных на скорую руку. Его основой служил большой стол, на котором, наверно, какой-нибудь экзультант устраивал обеды для самых близких друзей; восемь крепких ножек стола, попарно воздетых к небу, смотрелись пародией на мачты.
Взобравшись на этот плот и чуть не сорвавшись в воду, благодаря помощи, оказанной мне из самых лучших побуждений, я обнаружил среди уцелевших толстого лысого мужчину и двух довольно молодых женщин, одна из которых, низенькая, обладала веселым круглым личиком хорошенькой куклы, а другая, высокая брюнетка, имела худощавое лицо со впалыми щеками.
– Ну вот, – возликовал толстяк, – не все потеряно. Встретим и еще кого-нибудь, попомните мои слова.
– А воды – ни капли, – пробормотала темноволосая женщина.
– Раздобудем, не бойся. Кроме того, ни капли воды на четверых – немногим хуже, чем ни капли воды на троих, если, конечно, делить по справедливости.
– Вода вокруг нас пресная, – сказал я.
– Боюсь, что это все-таки море, сьер, – покачал головой толстяк. – Из-за Дневной Звезды морские приливы уже затопили всю округу. С ними наверняка смешались течения Гьолла, и потому вода не так солона, как, говорят, прежний Океан, сьер.
– Не встречались ли мы? Твое лицо кажется мне знакомым.
Толстяк, держась одной рукой за ножку стола, отвесил мастерский поклон, не уступая в изяществе какому-нибудь легату.
– Одило, сьер. Главный управитель, назначенный нашей милостивой Автархиней, чьи улыбки – надежда ее смиренных слуг, сьер, начальствовать над всем Гипогеем Апотропейским в его совокупности, сьер. Несомненно, ты видел меня там, сьер, когда посещал по какому-нибудь делу нашу Обитель Абсолюта, хотя, по всей видимости, сьер, мне не довелось прислуживать тебе лично, ибо подобную честь я сохранил бы в памяти вплоть до конца своих дней.
– Который, похоже, уже настал, – вставила брюнетка.
Я задумался. Притворяться экзультантом, за которого явно принял меня Одило, мне не хотелось; но объяви я себя Автархом Северьяном, это могло бы вызвать неловкость, даже если бы мне и поверили.
– А я – Пега, – выручила меня девушка с кукольным личиком, – и я была субреткой армагетты Пелагии.
Одило нахмурил брови:
– Не пристало тебе так говорить о себе. Пега. Ведь ты была ее горничной. – Повернувшись ко мне, он добавил: – Спору нет, она была хорошей служанкой, сьер. Возможно, чуть ветреной…
Пега скорчила обиженную гримаску, хотя было очевидно, что ее недовольство наигранно.
– Я причесывала госпожу и следила за ее вещами, но на самом деле она держала меня, чтобы пересказывать ей все последние сплетни и анекдоты, а еще чтобы учить Пикопикаро. Так она сама говорила и всегда звала меня своей субреткой. – По ее щеке, сверкая на солнце, покатилась крупная слеза; но я не знал, плачет ли она о покойной хозяйке или о погибшей птичке.
– А эта, э-э, дама не пожелала представиться нам с Пегой. Мы знаем только, что ее зовут…
– Таис.
– Очень рад познакомиться, – сказал я. К тому времени я уже вспомнил, что имею почетные звания в полудюжине легионов и воинских частей, любым из которых могу воспользоваться для поддержания своего инкогнито, избежав при этом ненужной лжи. – Гиппарх Северьян, из Черных Тарентинцев.
Пега аж присвистнула:
– Ух ты! Наверняка я видела тебя на параде. – Она повернулась к женщине, назвавшей себя Таис. – У его людей были такие лакированные шлемы с белыми плюмажами, а таких коней нигде больше не увидишь!
– Как я понимаю, ты ходила на парад со своей хозяйкой? – поинтересовался Одило.
Пега что-то ответила, но я пропустил ее слова мимо ушей. Мое внимание привлек утопленник, покачивавшийся на волнах всего в чейне от нашего плота, и я подумал, как все-таки это нелепо, что я вынужден сидеть на мебели покойника и терпеть общество слуг, в то время как Валерия гниет где-то под водой. Уж она бы посмеялась надо мной! Выждав паузу в разговоре, я спросил Одило, не был ли его отец управителем в том же самом месте.
Одило просиял от удовольствия:
– Так точно, сьер, действительно был и не имел ни одного нарекания до самого конца своей жизни. Это было в славные дни Отца Инира, сьер, когда, если можно так выразиться, наш Гипогей Апотропейский пользовался известностью по всему Содружеству. Могу ли я спросить, сьер, почему ты задал этот вопрос?
– Просто поинтересовался. Ведь преемственность здесь, я думаю, более или менее обычное дело?
– Так и есть, сьер. Сыну дается возможность проявить свою сноровку, если она у него имеется; и при благоприятном стечении обстоятельств он наследует должность. Ты не поверишь, сьер, но мой отец однажды встречался с твоим тезкой, еще до того, как тот стал Автархом. Ты, конечно, знаешь о его жизни и подвигах, сьер?
– Меньше, чем мне бы хотелось, Одило.
– Тонко замечено, сьер, удивительно тонко. – Грузный управитель закивал и бросил взгляд на женщин, дабы убедиться, что они по достоинству оценили особую тактичность моего ответа.
Пега смотрела на небо.
– Похоже, дождь собирается, – сказала она. – Может быть, от жажды мы все-таки не умрем.
– Опять шторм, – отозвалась Таис. – Что ж, не умрем от жажды, так захлебнемся.
Но Одило не собирался лишаться удовольствия от собственного рассказа.
– Это случилось однажды поздно вечером, сьер. Мой отец в последний раз обходил свое хозяйство, как вдруг увидел человека, закутанного в черные как сажа одежды казнедея, хотя при нем и не было обычного палаческого меча. Как и следовало ожидать, первой его мыслью было, что этот человек переоделся для маскарада, которые каждую ночь устраивались в той или иной части Обители Абсолюта. Но он знал, что в нашем Гипогее Апотропейском никакого маскарада в ту ночь не планировалось, поскольку ни Отец Инир, ни впоследствии Автарх не питали особого пристрастия к подобным развлечениям.
Я улыбнулся, вспомнив Лазурный Дом. Темноволосая женщина многозначительно посмотрела на меня и демонстративно подавила зевок, но я вовсе не намеревался прерывать повествование Одило; теперь, когда мне не суждено больше скитаться по Коридорам Времени, любая связь с прошлым или будущим была мне бесконечно дорога.
– Следующей его мыслью – которая лучше бы пришла ему в голову первой, сьер, как он часто повторял моей матери и мне, когда мы усаживались возле очага, – было то, что казнедей отправлен с какой-нибудь мрачной миссией и собирается пробраться и исполнить ее незамеченным. Исключительно важно, сьер, как тотчас же понял мой отец, было узнать, послан ли он Отцом Иниром или же кем-то другим. Поэтому мой отец устремился к нему так смело, будто шел во главе целой когорты хастариев, и без обиняков спросил его об этом.
