Анна Коростелева - Школа в Кармартене
— Попрошу отставки, — сказал Змейк.
* * *
Кервина Квирта осаждали любопытствующие первокурсники. Он привел их в свою комнату, рассадил повсюду, куда только можно было усадить, и вынужден был рассказать им много не самых увлекательных, с его точки зрения, вещей.
— Так вы ученик Змейка?
— А чей же еще?..
— А почему тогда профессор Курои сказал Змейку: «Что вы выращиваете из своих учеников?» — простодушно спросила Морвидд.
Глаза Кервина Квирта затуманились, и он с усмешкой опустил голову.
— С профессором Курои у нас чисто научные разногласия, — сказал он. — Он не принимает многих моих теорий, и потом… я занимаюсь в широком смысле биосферой, а при специальности профессора Курои как раз биосфера отчаянно мешает работе.
— А что у него за специальность? — спросил Ллевелис, ибо этого не знал даже он.
— Курои двигает горами, — пояснила Керидвен, знавшая это твердо.
— А, ну тогда конечно, — согласился Ллевелис.
— А все ваши страшные эксперименты? — забираясь с ногами на кровать, спросила Морвидд. — В школьных хрониках написано о вас… бог весть что.
— Я был очень ярким студентом, — осторожно начал Кервин Квирт. — Очень тогда был увлечен биохимией… просто очень. Одним словом, я все опыты обычно проводил на себе. Однажды профессор Мерлин пообещал вышвырнуть меня из школы, если еще хоть раз услышит, что я что-то там такое делал с собственной кровью. Змейк тогда выручил меня, но и… побеседовал со мной, — Кервин Квирт помрачнел, видимо, вспомнив ту беседу. — Подробности его тогдашней речи я вам пересказывать не буду, но суть ее сводилась к тому, что на себе можно проводить лишь демонстрацию, но никак не эксперимент… причем ему, а не мне. Что когда он пьет яд, он обычно знает скорость его действия и состав противоядия и что… Ну… словом, пробрал хорошенько.
— А с сывороткой?
— С какой сывороткой? — переспросил Кервин Квирт. — Ах, да, Господи! Я чуть не умер тогда от этой сыворотки, и Змейк долго напоминал мне об этом… в разных формах.
Морвидд на всякий случай покрепче прижалась к его плечу.
— А зачем вы изменили имя?
— А вы не понимаете? — Кервин Квирт рассмеялся. — Вы забыли, из какой я семьи? Я подошел к Змейку после церемонии выпуска и спросил, как мне дальше быть и как я смогу совмещать преподавание с той судьбой, которую прочат мне родители. Змейк пожал плечами и сказал: «Кто же преподает под своим собственным именем?» В то время я не знал, что ему эта проблема была знакома не понаслышке. Змейк сам из очень аристократической семьи. Нет никаких сомнений, что отца его хватит удар, если он услышит, что его сын — школьный учитель. Ведь настоящее имя Змейка — тоже не Змейк. Я же ухватился тогда за его слова, изменил имя радикально и попросил педсовет торжественно предать старое имя забвению, чтобы оно нигде уже не всплывало. Вот и вся история Риддерха-ап-Мивира. Страшно?
— Очень, очень страшно, — сказала, ликуя, Морвидд.
— Но самое страшное, — сказал Кервин Квирт, вдруг погрустнев, — самое страшное, что у меня завтра в три — партия в гольф с герцогом Нортумберлендским. Я не верю ни в какие предчувствия, но сейчас у меня очень яркое ощущение, что я больше не вернусь. Я люблю вас всех и… могу не увидеть вас больше.
Все взвыли очень громко. Все вдруг поняли очень отчетливо, что если Кервин Квирт не вернется, это будет большая, большая потеря.
— Дьявол разрази все это скопище кретинов, — пробормотал рафинированный аристократ Кервин Квирт, доставая из шкатулки с фамильным гербом антикварные запонки.
* * *
Чем ближе был конец января, тем шире среди мальчиков разворачивалась таинственная деятельность по вырезанию деревянных ложек. Двадцать пятое января, праздник святой Двинвен, было днем, когда всякий холостой валлиец мог подарить собственноручно сделанную ложку избранной девушке, что первоначально говорило о его желании обручиться с ней, но в последнее время, в связи с упадком нравов и общим разложением традиций, могло иногда уже означать и просто, что он ее любит.
Гвидион свободными вечерами, не привлекая к себе ничьего внимания, вырезал такую ложку, по традиции не пользуясь ничем, кроме перочинного ножика и стамески. Вот и сегодня он сидел, мурлыча что-то себе под нос, и усыпал пол стружками. Ллевелис поприставал к нему, пытаясь добиться, кому предназначается его ложка, но ничего не добился. Тогда Ллевелис порассуждал немного о том, кому бы теоретически он сам мог подарить свою ложку, — список этот длиной превосходил список наложниц ханьского императора Юань-ди, — хлопнул себя по лбу и кинулся искать Фингалла МакКольма, чтобы рассказать ему про обычай с ложками. Но оказалось, что шотландец уже и без Ллевелиса заметил, что все кругом вырезают ложки, спросил об их назначении и понял, что Гвенллиан без прекрасной ложки, вырезанной его руками, в день святой Двинвен — это абсурд. Мысль о том, что тихие, но по-своему упорные валлийцы, следуя своим народным обычаям, надарят ей ложек, а он окажется от этого в стороне, не очень-то ему улыбалась.
* * *
Во втором семестре должно было прибавиться два новых предмета. Одним из них было «Введение в сомнение», которое читал Мерлин. «Историю Британских островов» он, впрочем, тоже не прекратил читать. В одно прекрасное утро Ллевелис пришел к себе в комнату с добычей — святой Коллен выдавал учебники по «Введению в сомнение», и Ллевелис не преминул обзавестись этой книгой.
— Пойди скорее возьми тоже, — велел он Гвидиону, который еще лежал в постели и не подозревал, что где-то можно что-то взять. И Ллевелис с благоговением открыл книгу. На первой странице — там, где бывает титульный лист, — сказано было:
Некогда учитель с учениками прогуливался по мосту над рекой. Указывая на рыб в воде, он сказал: «Взгляните, как привольно резвятся в реке лососи! В этом их радость». «Откуда тебе знать, в чем их радость? — возразил один из учеников. — Ведь ты же не лосось!» «Откуда тебе знать, что я не лосось? — возразил учитель. — Ведь ты же не я!».
Перевернув страницу, Ллевелис увидел фрагмент трактата «О природе богов».
— «Как ты, друг мой, прекрасно знаешь, много еще есть в философии вещей, до сих пор не получивших объяснения. В особенности же трудным и темным является вопрос о природе богов, который не только для религии или там познания духа важен, но и вообще хотелось бы знать. Между тем по этому вопросу учеными мужами были высказаны такие мнения, что все это уже само по себе наводит на мысль, что причиной и началом философии должно быть незнание».
