Терри Пратчетт - Вор времени
Только Каос.
И пришла мысль: «Хочу ли я, чтобы это повторилось? Чтобы вновь наступил идеальный порядок, а вместе с ним — неизменность?»
Потом в сознание проникли другие мысли, больше похожие на серебристых угрей. В конце концов, он — Всадник и был им всегда, начиная с того самого времени, когда у людей, живущих в глиняных городах посреди выжженных равнин, возникла идея о том, что, перед тем как возникло все остальное, существовало Нечто. Он — Всадник, а Всадник слышит все издаваемые миром звуки. Жители глиняных городов и обитатели шатров из звериных шкур инстинктивно понимали, что мир окружает полная опасностей, сложная и безразличная к их нуждам вселенная. Они знали, что от холода пространства и пучины ночи их отделяет лишь толщина зеркала. Знали, что эта так называемая реальность, эта паутина правил, благодаря которым стала возможна жизнь, — всего лишь пена на гребне прилива. О да, они боялись старого Каоса. Но теперь…
Он открыл глаза и посмотрел на свои темные дымящиеся руки.
И спросил у окружающего мира:
— Кто же я теперь?
* * *Лю-Цзе услышал свой возникший из ниоткуда голос:
— …ся…
— Почти, но не совсем. Я успела снова тебя завести, — сказала стоящая перед ним девушка.
Затем она отошла на шаг и окинула его критическим взглядом. Впервые за восемьсот лет Лю-Цзе почувствовал себя так, словно его застукали за каким-то постыдным поступком. Этот пытливый взгляд как будто рылся у него в голове.
— Ты, видимо, Лю-Цзе, — предположила Сьюзен. — А я — Сьюзен Сто-Гелитская. На объяснения нет времени. Даже учитывая то, что оно стоит. В общем, мы должны проводить Лобсанга к стеклянным часам. Ты что-нибудь умеешь? Лобсанг считает тебя немного мошенником.
— Только немного? Я поражен. — Лю-Цзе огляделся. — Что здесь произошло?
На улице никого не было видно, кроме ставших уже привычными людских статуй. На мостовой валялись серебряные бумажки и цветистые фантики, а на стене за его спиной красовалось пятно, очень похожее на шоколадную глазурь.
— Некоторым удалось сбежать, — покачала головой Сьюзен, поднимая с земли предмет, который, как очень надеялся Лю-Цзе, был гигантским кулинарным шприцем, а не чем-то еще, куда более страшным. — В основном они дрались друг с другом. Ты стал бы разрывать кого-нибудь на части ради конфеты с кофейной начинкой?
Лю-Цзе посмотрел прямо в эти глаза. За восемьсот лет Лю-Цзе научился читать людей как открытые книги, однако Сьюзен представляла собой историю, уходившую в самую глубь веков. Она, вероятно, знала о существовании Правила Номер Один, и ей было совершенно на него наплевать. К таким людям следовало относиться с уважением. Но и допускать, чтобы они все делали по-своему, тоже нельзя.
— С кофейным зернышком сверху или просто с начинкой? — спросил он.
— Без кофейного зернышка, как мне кажется, — ответила Сьюзен, глядя ему прямо в глаза.
— Нет, не стал бы, — сказал Лю-Цзе.
— Они постоянно учатся, — раздался женский голос за спиной метельщика. — Некоторые сопротивлялись. Мы можем учиться. Так люди стали людьми.
Лю-Цзе окинул взглядом говорившую. Она была похожа на даму из высшего общества, которая провела не самый удачный день в молотилке.
— Мне хотелось бы кое-что выяснить, — промолвил он, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Вы сражались с серыми людьми при помощи конфет?
— Да, — кивнула Сьюзен, выглядывая из-за угла. — Происходит своего рода чувственный взрыв. Они теряют контроль над своим морфическим полем. Ты хорошо умеешь бросать? Отлично. Едина, дай ему столько шоколадных яиц, сколько он сможет унести. Секрет заключается в том, чтобы при ударе о землю они разлетались на как можно большее количество осколков…
— А где сейчас Лобсанг?
— Он? Скажем так, духовно он с нами.
В воздухе возникли синеватые искорки.
— Переживает болезнь роста, как мне кажется, — добавила Сьюзен.
Многовековой опыт снова пришел на помощь Лю-Цзе.
— Он всегда казался мне юношей, которому еще предстоит найти себя, — сказал он.
— Да, — согласилась Сьюзен. — И это стало для него небольшим потрясением. Пошли.
* * *Смерть смотрел на мир. Безвременье достигло Края и со скоростью света начало распространяться по вселенной. Плоский мир стал похож на хрустальную скульптуру.
Это не апокалипсис. Их всегда было много: мелких апокалипсисов, на которые не стоило обращать внимания, ложных апокалипсисов… Апокрифических апокалипсисов. Большая часть из них приходилась на старые времена, когда весь свет, которому должен был наступить тот самый «конец», объективно был ничуть не больше нескольких деревень и полянки в лесу.
Все эти крошечные мирки рано или поздно кончались. Но всегда оставалось что-то еще. К примеру, горизонт. Беженцы вдруг открывали, что свет куда больше, чем они думали. Несколько деревень на полянке? Ха, да разве можно быть такими глупцами? Нет, теперь-то они знают: целый свет — это остров! А дальше… опять горизонт.
Но сейчас у света кончились горизонты.
Прямо на глазах у Смерти солнце остановилось посреди своей орбиты, и его свет стал более тусклым, обрел красноватый оттенок.
Он вздохнул и пришпорил Бинки. И поскакал по местам, которых не найдешь ни на одной карте.
Небо было заполнено серыми силуэтами. Рябь пробежала по рядам Аудиторов, когда Конь Бледный направился в их сторону. Один подлетел к Смерти и завис в воздухе в нескольких футах от него.
«Разве тебе не пора отправиться в путь?» — спросил он.
— ТЫ ГОВОРИШЬ ОТ ИМЕНИ ВСЕХ?
«Ты знаешь обычай, — раздался голос в голове Смерти. — Среди нас один говорит от имени всех».
— ТО, ЧТО БЫЛО СДЕЛАНО, НЕВЕРНО.
«Тебя это не касается».
— ТЕМ НЕ МЕНЕЕ МЫ ОБЯЗАНЫ ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ. ВСЕ МЫ.
«Вселенная будет существовать вечно, — произнес голос. — Законсервированный, упорядоченный, понятный, законопослушный, зарегистрированный… неизменный, идеальный мир. Законченный».
— НЕТ.
«Так или иначе, сегодня все закончится».
— СЛИШКОМ РАНО. ОСТАЛИСЬ НЕЗАВЕРШЕННЫЕ ДЕЛА.
«Какие именно?»
— ВСЕ.
Сверкнула вспышка, и вдруг появилась фигура, вся в белом, с книгой в руке.
Она перевела взгляд со Смерти на неисчислимые ряды Аудиторов и спросила:
— Прошу прощения? Я попал в нужное место?
* * *Два Аудитора подсчитывали атомы тротуарной плитки.
Почувствовав движение, они подняли головы.
— День добрый, — поздоровался Лю-Цзе. — Могу ли я привлечь ваше внимание к плакату, который держит моя помощница?
