Василий Кононюк - Жизнь взаймы
— Тихо сиди! — гаркнул на него Сулим. — Герои… один как козел, без щита за татарином конным гоняется, второму никто не указ, он у нас самый умный, с ним сам Илья-громовержец балакает. Пусть батько решает, что с вами делать, мое дело доложить… веди своего подраненого, залатаю, — уже более дружелюбно обратился он ко мне.
— Андрей его уже залатал. На вот, настойка прополиса на хлебном вине, тетка Мотря велела на тряпицу налить, перед тем как рану замотать и рану промывать ней велела. А сор из избы выносить, не надо. Ты атаман, провинился я, назначай мне кару.
— Иди хабар собирай, не стой без дела! Вечереет. Настойка у меня своя есть. Атаман пусть решает. Дал бы тебе нагайкой, да руки заняты… — "и нагайки нет", язвительно закончив его мысль, я скрылся с глаз недовольного начальства.
Недовольно оно было в первую очередь собой. Как рассказал мне один из бойцов, сидевших в засаде на задний дозор, история вышла забавная. Видно наши казаки, увидав, что татары разворачиваются, решили потрепать задних, но не успели выйти на ударную позицию. Большой крюк по лесу заложили. Так получилось, что напали они на арьергард в тридцати шагах от моей засады, где сидела передняя пятерка. Напали неудачно, издали, сняли только одного, еще одного подранили. Третья стрела от пластинчатого доспеха отлетела. Отстреливаясь от казаков, татары подставили спины моей засаде, и те трех подбили, а главаря ранили в ногу. К тому времени пара стрел уже сидели в крупе его коня, да и вторая нога у него была подранена, но конь не падал. Татарин оказался знатным стрелком, Давида спас только аналогичный доспех под накидкой, отразивший две стрелы, а моих ребят то, что татарин был плотно занят казаками.
В целом я был доволен результатами. Было всего два явных промаха и три не смертельных ранения, еще на одного вражину не нашлось стрелка. В одном месте получилась дистанция чуть больше трех метров и там, на двоих стрелков пришлось три врага. Бывает. Один промах сразу же исправил Андрей, он же добил одного раненого. Одного снял Лавор, двое убежали в лес, еще одного раненого добили после перезарядки. Он пытался уйти вместе с конем, но не преуспел в этом занятии. Зато успел подранить моего бойца.
Самое главное, никто не дернулся раньше времени, что не так просто, когда в двадцати шагах от тебя проезжает сотня врагов и тебе кажется, что каждый из них смотрит именно на тебя. Я, конечно, перед боем дал каждому бойцу по глотку специального ликера с добавкой настойки валерианы и пустырника, которую у тетки Мотри на спирт выменял. Заснуть им адреналин не даст, а от лишних нервов поможет. Теперь смело можно вести их степь, там, мандраж побольше будет, на открытом месте лежать, это не в лесу за толстым деревом, ощущения другие. Но уверенности в собственных силах не в пример больше. Уже проблевались многие, на кровь и трупы врагов посмотрели, это дорогого стоит.
Кстати, я всех своих бойцов предупреждал, что блевать будут. Это естественная реакция организма на слоновую дозу неизрасходованного адреналина гуляющего в крови, а не тошнота от вида крови и трупов. Мертвых и крови дожив до пятнадцати-шестнадцати лет, жители этого времени видят в достатке. Люди мрут часто, хоронят всей деревней, грудных детей с собой на похороны таскают. А вот держать нервы в узде, когда смерть в глаза заглядывает, лежать, не дергаться, ждать сигнала к бою, такой опыт у них был впервые. Так что не удивительно, если у многих откат проявился не в очень аппетитном виде. Лик войны омерзителен…
Не дав моим мыслям унестись в просторы философских обобщений, прибежал боец и рассказал, что прибыл атаман и требует меня пред свои ясные очи. Я успел лишь дать указание, чтоб потрошили не только татар, но и убитого коня, резали мясо ломтями, солили и выдали каждому по куску. Голод после боя был просто невыносимый. Организм требовал калорий.
— Рассказывай, про свои подвиги, — насупил брови атаман, но рожа довольная, значит убитых нет. Ладно, рассказывать, так рассказывать, меня хлебом не корми, дай что-то рассказать.
— Как пришли мы сюда, батька, велел нам Сулим тут ховаться, а сам с Керимом и с Давидом в дозор пошли. Сховались мы добре, я всем хлопцам наказ дал. Лежим, не высовываемся, как Сулим наказал, а если он объявится из дозора и даст наказ в супостата стрелы пускать, пусть каждый крикнет, — "Бой!", чтоб другие знали. Лежим мы в засаде тихо, как мыши, татар не трогаем, всех мимо пускаем, вдруг слышим, с левого краю кричат хлопцы. То Сулим там с казаками в задний вражий дозор начал стрелы пускать. Тут и мы дружно супостата ударили стрелами. Всех вместе девятнадцать вражин порешили, двое в лес удрали, Керим их ловит, двадцать коней целых добыли, одного добить пришлось. Хлопцы его потрошат, сейчас мясца сырого с солью принесут. Голодные все как волки. У нас троих стрелами задело, Давида крепче всего. Добрый вражина ему попался, лихо стрелы пускал, Давида и Николая подранил. Счастье, что не убил никого.
Атаман смотрел мне в глаза, а я чувствовал, что он с трудом сдерживает смех. Картина произошедшего ему была понятной, но смещение акцентов в моей интерпретации событий не могло его не позабавить. Искусство адвокатов перекручивать действительность еще было неведомо в эту эпоху.
— Сулим, правду он речет или брешет?
— В овраге мы сидели. Велел я им сховаться и не высовываться, а они вон чего учудили…
— Что скажешь, Богдан?
— Перед ликом матери Божьей клянусь. Так дело было. Вышли Сулим с казаками из оврага, к тропе подошли. Я с ними был. Сказал мне Сулим, — "Тут оставайтесь. Ховайтесь добре. Без моего наказа не высовываться". В овраге том, батьку, двадцать человек не сховаешь. Сам можешь посмотреть, вон там он. Подъедет татарин, заглянет и конец нам всем. Поэтому сховал я хлопцев, возле оврага, за деревьями. Добре сховал. Сотня татар прошла, никого не заметила. А как начал Сулим стрелы метать, так что, нам смотреть на то надо было? Раз атаман в бой вступил, значит и ватажка за ним. Ни слова, ни полслова твоего и Сулимового наказа я не порушил.
— Ты, Богдан, дурня из себя не строй. Никто в то уже не поверит. Сам добре знаешь, что самовольничал в походе. За это кара одна — голова с плеч. Будь тут только твоя вина, покатилась бы сейчас твоя буйная головушка и кончился бы твой род не начавшись. Помни о том, когда в следующий поход пойдем. А на сей раз останешься без добычи и получишь десять нагаек.
— Понял, батьку. Спаси тебя Бог, батьку, за твою доброту и науку. Сколько жить буду, помнить буду и детям своим твою науку передам.
— Ты блазня (шута) из себя не строй. А то я и добавить могу, и двадцать, и тридцать нагаек. Иди с глаз моих, пакуй добычу, вертаться пора.
