Ярослав Коваль - Пылающий Север
— Разве во время войны бывает слишком много солдат?
— Конечно. Их всех, в том числе резервы, нужно где-то размещать и кормить. И чем-то занимать, иначе дисциплина начнёт падать даже в имперской армии.
— Поставить их на строительство укреплений — чего ж проще.
— Ты знаешь, каждый человек должен заниматься своим делом. Одно дело копать окопы полного профиля и сразу же в них обороняться, а другое — подолгу вкалывать на строительстве. Во-первых, бойцы не умеют делать это правильно, а бестолково сложенные стены легко можно развалить. К тому же они ещё и взбунтоваться могут.
— Попробовали бы! О чём ты говоришь, отец?! Посмели бы!
— Двадцать лет назад аристократия очень даже посмела, и это доставило окружающим уйму проблем.
— Но мятежники ведь проиграли ту войну, — высокомерно бросил Яромир.
— А сколько народу успело погибнуть! И ладно бы только солдаты — они для войны и существуют, чтоб либо гибнуть в сражениях, либо в них побеждать. Но крестьяне, горожане, ремесленники и торговцы существуют для другого. А большая война заставляет их страдать.
— Почему ты вообще заговорил о них? Неужели нам не о чем думать, кроме черни? Есть проблемы и поважнее.
— Ну вопрос спорный — важнее ли. Я ведь ответственен за всю эту землю и за всех людей, которые её населяют. Нам на ней жить ещё долгие годы. И меня очень беспокоит, в каком состоянии в конце концов окажутся крестьянские хозяйства, торговля, пастбища и стада, и ремёсла. Я должен буду о них позаботиться. Ты-то сам думал об этом?
На лице Яромира отразилось искреннее удивление. Давненько я такого не видел.
— Зачем мне об этом думать? О ком? О крестьянах? Ты правильно сказал — это просто ресурс. Какая разница, сколько их помрёт? Бабы нарожают новых. И хозяйство поднимут — они ведь для того и существуют. Ты меня просто проверяешь, что ли?
Я нахмурился, разглядывая сына. Сперва мне показалось, что он шутит, но о шутке тут явно не шла речь. Яромир говорил совершенно серьёзно, и всё в его речи: и слова, и тон — были абсолютной неожиданностью для меня.
А значит, я очень-очень плохо знаю своего сына. Вернее сказать, не знаю его совсем. Если бы он говорил в шутку или хоть с тенью сомнений, имело бы смысл сейчас устроить ему нагоняй. Но в сложившейся ситуации… Он просто меня не поймёт. Может быть, сделает вывод, что чем-то вызвал гнев отца и главы семейства, для вида повинится, согласится… Но мне нужна не склонённая голова, а понимание.
За понимание придётся бороться при личном общении, и, возможно, выяснится, что борьба бессмысленна. Может быть, мне придётся затратить много сил на то, чтоб показать Яромиру, что люди, которые обрабатывают землю или чешут шерсть, не отличаются от него ни плотью, ни кровью, а только происхождением. Может быть, он этого всё равно не увидит. Что ж…
Мне стянуло скулы, и я лишь неопределённо мотнул головой в ответ.
— Нет. Не проверяю. Ладно. Мы с тобой об этом позже поговорим. Я хочу, чтоб ты, или Юрий, или кто-то из моих людей в подробностях докладывал мне, как идут дела. И даже в том, что касается магии, пусть я в ней ничего не понимаю. Можно без подробностей. Пусть мне сообщают о достигнутом лишь в общих чертах. Этого будет довольно.
— Я понял, отец.
— И, знаешь… — Поколебавшись, я решительно закончил: — И вот что: позови-ка сюда Фикрийда. И оставь нас. Мне нужно кое-что с ним обсудить.
— Я понял, отец.
— Иди, распоряжайся. — Какое-то время я ждал, переминаясь с ноги на ногу. Неудивительно, что так долго, ведь мой личный секретарь наверняка не ожидал вызова. — Ну наконец-то.
— Прошу прощения, милорд.
— Ничего. Тебе предстоит зарыться в мои бумаги. В моём кабинете найди завещание, которое я подписывал последним, перед тем как покинул Ледяной. Сможешь?
— Милорд шутит? Разумеется, я знаю, где этот документ! Как я могу не знать?!
— Хорошо. Найдёшь его и уничтожишь. Я предпочёл бы надиктовать новое завещание тебе, как положено, но раз в этом случае не получится его подписать, то будем исходить из своих возможностей. Завещание, определяющее моим наследником Сергея, я напишу и засвидетельствую здесь, со своими людьми, и тут же оно будет храниться. А ты сделаешь соответствующую запись в Хронике Дома.
— Слушаю, милорд. — Фикрийд всё-таки был секретарём весьма высокопоставленной особы (как бы я сам к себе ни относился, как бы сам себя ни воспринимал), потому считал своим долгом вести себя сдержанно, что бы ни услышал. Но на удивление он, конечно, имел право. — Могу ли спросить?
— Да спрашивай, конечно. Хочешь знать, что случилось?
— Нет. Хотел спросить, почему не господин Юри, если уж милорд счёл господина Яромера неподходящим.
Не было ничего удивительного, что он задавал такие вопросы и позволял себе высказываться на тему, которая, казалось бы, никоим образом его не касается. Был ограниченный, хоть и довольно широкий круг приближённых, которых я старался воспринимать не только как людей, обязанных исполнять раз и навсегда определённые их положением обязанности, но и как своих советников. И время от времени одёргивал себя в желании сделать морду кирпичом и напомнить им их место. Пусть некоторые из вопросов или суждений были малоприятны, однако как верное средство от чувства собственной непогрешимости они действуют.
Мой личный секретарь входил в круг неофициальных советников. Я сделал вид, будто задумался.
— Думаешь, он подходит больше?
— Я едва ли могу судить. Господин Юри, как и господин Яромер, очень молод. Но на мой неискушённый взгляд это было бы логично. Он же следующий по старшинству.
— Юрий ещё в большей мере, чем Яро, не склонен прислушиваться к чужому мнению. Он хорош для любой карьеры, при которой над ним будет стоять хоть кто-то более авторитетный. Но давать ему в руки абсолютную власть над землями, людьми и семьёй опрометчиво. Разве кто-нибудь может гарантировать, что однажды он всё-таки перерастёт свой чрезмерный гонор? Опыт говорит, что вероятнее он навсегда останется таким. Мне кажется, Сергей ответственнее и лучше умеет слушать.
— Понимаю, милорд, но… Могу ли я узнать, что послужило причиной разочарования милорда в его сыне?
— Нет. Это излишне. И надеюсь, что тебе и в голову не придёт с кем-либо обсуждать моё разочарование.
— Это милорд мог бы и не оговаривать. Запись будет сделана. Завещание будет сохраняться в казне или в тайнике для документов?
— Пожалуй, тайник для документов подходит уже лучше.
И я полюбопытствовал у сенешаля, нельзя ли воспользоваться услугами его секретаря. Тот покрывал лист великолепной шёлковой бумаги изысканнейшей вязью букв, сохраняя невозмутимое выражение лица, но глаза его так и искрились оживлением. Можно с уверенностью утверждать, что едва трудяга будет отпущен на отдых, весь замок тут же узнает, что милорд лишил двух своих старших сыновей права наследовать и уж наверняка за какой-нибудь очень серьёзный проступок. Что именно сделали молодые господа, замок будет на досуге обсуждать ещё не одну неделю. Самые блистательные версии, наверное, добредут и до моих ушей.
