Ренди. Жизнь вне времени - Викторова Марина

22 августа 1905 года заочно, без суда, Николай Иванович был «исключен из службы с лишением чинов и последствиями, обозначенными в статьях № 36 и № 38 Военно-морского устава о наказаниях». Узнав об этом, Небогатов сказал японцам, что теперь может располагать собой, и попросил позволить ему вернуться в Россию, подписав нужный документ. Скоро он был отпущен на Родину, где его взяли под стражу.

Суд над Небогатовым продолжался с ноября по декабрь 1906 года. На нем бывший адмирал защищал не себя самого, а своих подчиненных. На вопрос, как бы он поступил, если бы какой-нибудь мужественный офицер стал убеждать команду не повиноваться приказу, Небогатов четко ответил: «Я бы его застрелил». Обвиняемый много раз подчеркнул, что воинская дисциплина превыше законности, поэтому за сдачу отвечает только командир, так как остальные выполняли приказ.

В декабре Николай Иванович был приговорен к смертной казни, которую в память о его прошлых заслугах заменили пожизненным заключением. Многие из спасенных адмиралом офицеров и матросов писали ему письма с благодарностью и поддержкой. Петицию в защиту Небогатова подписало больше трехсот человек.

В 1909 году после двадцати пяти месяцев заключения Николай Иванович был помилован. По официальной версии, он скончался в Москве 4 августа 1922 года, но на самом деле адмирал прожил до глубокой старости и умер в 1934 году в крымском селе Михайловка, где учительствовал в одной из школ.

Однажды состарившийся Небогатов увидел на пороге своего дома аккуратно одетого джентльмена с черными волосами.

– Кто вы? – спросил бывший адмирал.

Вместо ответа гость поднял голову. Приглядевшись внимательнее, Николай Иванович узнал яркие изумрудные глаза старого знакомого.

– Как живется предателю? – поинтересовался бывший отшельник без тени осуждения в голосе.

– Ты был прав, демон, о СВОИХ решениях не жалеешь, – коротко ответил Небогатов.

– Почему я раньше никогда не слышал об адмирале Небогатове? – По глазам Миши было понятно, что он под впечатлением.

– Такие истории не принято рассказывать в школе, – заметил Ренди. – Они слишком побуждают к самостоятельному мышлению.

– Затевают войну правители, а гибнут обычные люди, – прокомментировал я.

– На первый взгляд да, но так ли все однозначно? – возразил Ренди. – В «Войне и мире» Толстого есть интересная мысль: «Если бы солдаты отказались идти воевать, войны бы не было». Отсюда вопрос: так ли уже виноваты правительства? Может, дело в людях, не умеющих критически мыслить и легко поддающихся на пропаганду? Знаменитый Гитлер пришел к власти, потому что ему позволили это сделать.

Глубоко задумавшись, Миша тогда не стал обсуждать эту тему. Как выяснилось позже, к тому моменту парень успел публично пообещать своему учителю истории, бывшему военному, что после школы пойдет служить в армию.

Глава 18

Неру – хозяин судьбы

Следуя моим рекомендациям, Миша сам звонил родителям. В день их приезда он с самого утра встал на караул около двери. Услышав звук открывающегося лифта, парень готовился исполнить главную роль в спектакле под названием «Я только с роликов пришел, какая удачная встреча». Предыдущим вечером мы отрепетировали все приветственные фразы Миши и продумали его внешний вид, остановившись на «немного растрепанном варианте № 3». Я и Ренди исполняли роли родителей незадачливого парня, отмечая, в каких моментах он играет фальшиво. «У матерей интуиция, как у разведчиков, – предупредил я Мишу, – поэтому нужно продумать все мелочи». На случай, если родители попросят сына достать ключи, мы набили рюкзак Миши под завязку, чтобы он мог долго в нем копаться, пока у папы и мамы не кончится терпение и они не откроют дверь сами. Еще Миша целенаправленно бегал с утра по улице, чтобы его версия о возвращении с роликов выглядела (и пахла) более правдоподобно. По нашей задумке такой внешний вид должен был вызвать у его мамы инстинктивное желание помыть сына, а не задавать лишние вопросы.

К пятнадцатой по счету репетиции я остался доволен актерской игрой Миши. «Меньше неестественной радости, – предупредил я. – Фразы вроде „я так скучал“ звучат подозрительно, так разговаривают провинившиеся дети. Побольше усталости в голосе: ты же только что катался на роликах».

VIP-гости нашего театра, то есть родители Миши, приехали к четырем часам дня в воскресенье. В глазок я внимательно наблюдал за событиями на лестничной клетке, готовясь прийти на помощь, если ситуация выйдет из-под контроля. К счастью, мое вмешательство не понадобилось: Миша блестяще справился с ролью, а наградой ему стала открытая дверь. Родители слегка пожурили сына за то, что он не съел оставленную еду, но на этом их претензии закончились. Ночью, когда папа с мамой спали, Миша осторожно взял запасной ключ от квартиры. Днем он сделал дубликат с ключа для себя, а потом вернул вещь на место так, чтобы не вызвать подозрений. После всей этой операции парень смог вздохнуть спокойно.

Афера с ключами положила начало нашему приятельству. Периодически Миша заходил ко мне поиграть в видеоигры, обменяться шутками и поговорить за жизнь. С высоты своего опыта я давал парню советы по построению отношений с родителями. «Правду, только правду, но не всю, – рассуждал я. – Такой подход позволит тебе жить в свое удовольствие, не попадаясь на откровенной лжи, но в то же время избавит от лишних разборок с родительским беспокойством».

Замечу, что мои собственные отношения в семье и на работе строились по тому же самому принципу. Я существовал в нескольких вариациях, подчиненных единому управляющему центру: с отцом я был одним, с мамой – другим, на работе – третьим. Все версии моей личности были основаны на реальных качествах характера, но все же немного отличались. Я давно заметил, что вне зависимости от поведения окружающие всегда хотят тебя переделать. Меняться каждый раз накладно, доказывать, что ты и так хорош, скучно, а тактика игнорирования подходит при общении с посторонними, но в отношениях с близкими приведет к лишним конфликтам. Проще всего сделать вид, что изменился, то есть создать новую вариацию себя. Для каждой из моих личностей существовали свои наборы жизненных историй, иногда основанных на реальных событиях, специфические интонации и особая манера поведения. С годами я отточил технику до совершенства. Например, приезжая в гости к матери, я моментально вспоминал все истории, сочиненные для нее, а остальные части моей личности как будто блекли: такое переключение не давало запутаться в показаниях. Во мне свободно уживались Джерри, сын матери, Джерри, сын отца, Джерри-друг, Джерри-работник, общая версия для малознакомых людей и, наконец, просто Джерри.

Ренди своим поведением во многом нарушал мои сложившиеся представления о людях и о себе. Он был первым, кто не хотел меня изменить, при нем я мог быть сентиментальным, не страшась получить по мозгам циничной остротой, лениться, дурачиться, осторожничать. После знакомства с Ренди на вопрос, что такое любовь, я стал отвечать: «Чувство, когда хочешь быть с человеком и при этом не испытываешь желания переделать этого человека». Ренди стал моей опорой, надежным тылом. После эпизода с убитой ради меня собакой я вдруг понял, что могу свободно экспериментировать, так как в случае неудачи или позора Ренди все равно будет меня любить.

Совсем скоро мне представился шанс испытать открытую в себе смелость. Я уже рассказывал про нашу штатную ведьму Веронику; эта воинствующая мать-одиночка почти не работала, периодически судилась с газетой и не вылезала из больничных. Своим луженым горлом она умудрилась достать даже бухгалтера Нину Федоровну, бабушку – божий одуванчик. В начале третьего квартала, когда с очередного больничного Вероника вернулась с красивым южным загаром, терпению коллектива пришел конец.

Чаша моего личного терпения переполнилась после разговора с бухгалтером. Ко мне Нина Федоровна испытывала почти материнские чувства и периодически приглашала на обед, чтобы выговориться. Зная мои принципы, она была уверена, что информация не пойдет дальше. В тот раз бухгалтер поделилась со мной скорбной новостью о том, что, возможно, будет сокращение и что скоро нас покинет Эдик.