Роберт Асприн - За далью волн
Питер изумленно смотрел на девушку.
— Гм-м-м, Анлодда, не хотелось бы указывать на очевидное, но…
— Дерьмо свинячье. Обо мне упоминать не стоит. Особый случай. Кроме себя самой, королевы Боудикки и царицы Артемизии из Галикарнасса, не могу припомнить ни одной женщины-воительницы.
Питер верил принцессе.., до определенной черты. Он был согласен: что-то странное творилось с Медраутом, но не желал подписываться под сценарием, в котором Медрауту четко отводилась роль Селли — уж эта точно прошла военную подготовку в ИРА. Наоборот, он с легкостью поставил бы свою подпись под сценарием, где Медраут просто-напросто играл бы роль труса. Тем не менее заявление Анлодды заставило Питера с еще большей долей подозрительности думать о Мирддине.
Анлодда умолкла. Питер порадовался этому. Ему приятнее было ехать по безлюдной равнине к Артусу в тишине. Пока он мог придумать единственный сносный план: ждать, пока Мирддин, «Марк Бланделл», укажет ему на предполагаемую Селли Корвин, а потом он убьет их обоих. Для Селли это будет означать быстрый возврат вперед на пятнадцать веков, где ее ждет не дождется потирающий руки полковник Купер и все двадцать второе подразделение СВВ. Для Марка же вообще ничего плохого не предвиделось.
Затем Питер собирался заколоться собственным мечом и вернуться в свое тело и в свое время.
Они проехали еще с милю, и вдруг Анлодда приложила палец к губам, — Чш-ш-ш, — прошептала она и натянула поводья Мериллуин. Впереди, на небольшом возвышении, стояла одинокая фигура. Человек опирался на посох. Сначала Питеру показалось, что это Мирддин (а быть может, ирландская террористка), но потом, приглядевшись получше, он понял, что это не сам чародей, а его ученик.
Корс Кант ждал их. Только тогда когда они подъехали к юноше совсем близко, Питер увидел, как осунулся бард. Произошла какая-то жуткая трагедия, она и заставила Корса Канта отправиться в одиночку по Динас Эмрис.
Глава 44
Бард наблюдал за приближением Ланселота и Анлодды, мысленно называя их обоих предателями. Наблюдал спокойно и дивился собственной холодности. Недели, проведенные вдали от Анлодды, унесли злость, которую бард питал к Ланселоту из-за того, что тот стал первым мужчиной Анлодды — он, а не сам Корс Кант.
На самом деле он даже чувствовал великое облегчение при мысли о том, что теперь не придется первенствовать и тем показать, что в искусстве любви он так же неуклюж, как император Клавдий в государственных делах. Теперь эта ноша легла на плечи Анлодды — пусть научит его, как это делается.
Корс Кант закрыл глаза. К нему приближались изменники.., но изменниками он их считал не из-за той ночи, что они провели вместе — нет, они оба предали Артуса, а вместе с ним — всю империю. Анлодда предала Артуса тем, что не рассказала об изменнических замыслах отца, а Ланселот — тем, что возглавил заговор и отравил Меровия.
«Но он ли сделал это?» Вдруг бард утратил уверенность. Знал ли принц о том, что налито в бутылку, стоявшую у него в покоях? Прежде чем рассказать о случившемся Артусу, Корс Кант решил удостовериться, так ли это, чтобы самому не предать невинного человека.
Всадники были уже совсем близко. Корс Кант поежился, вспомнив, что за место — проклятая долина Динас Эмрис. Именно здесь Вортегирн и его чудовищный великан Ргита Фавр были окружены и захвачены Артусом и Меровием.
Вортегирн, подонок, убийца, устроивший пожар в Ллудд-Дуне, Лондиниуме, — тот, что позволил своим воинам изнасиловать и казнить мать и сестру Корса Канта, убить отца, а потом он, словно от пирога, отрезал здоровенные куски Придейна и раздаривал своим приспешникам-саксам — Хорсу и Хенгисту…
Когда же Артус в конце концов взял Вортегирна в плен, он связал его по рукам и ногам и отдал на растерзание его же рабам, а те изрубили бывшего короля на куски кухонными ножами.
Ргита Фавр был слишком велик, чтобы его можно было убить так, как обычного человека. За шесть лет до этого его пронзили копьем насквозь, а он остался жив. Его приковали цепями за руки и ноги к четырем упряжкам лошадей, и те разорвали его на части.
Когда же пролилась кровь этих двоих нелюдей, видевшие это утверждали, что кровь была черна и на ощупь липкая, словно смола. От нее почернела земля, на которой теперь ничего не росло — ни травинки, ни стебелька. От земли исходил неприятный запах. Старики говорили, будто бы этот запах существовал еще до гибели Вортегирна, и был не чем иным, как сернистыми испарениями, просачивающимися из царства Плутона сквозь трещины в земле.
Три недели назад Корс Кант представлял, как бы он встретился с Ланселотом на своей земле в сопровождении собственного войска. Теперь он стоял посреди проклятой равнины холодной ночью, окруженный тенями изменников, объединившихся некогда с сакскими ублюдками ради собственной выгоды. Одно, правда, оставалось неизменным. Доказать Анлодде, что он не трус. Корс Кант мог, только противостоя Ланселоту. Ему так нужно было доказать возлюбленной, что его любовь сильнее ярости.
Неожиданное приближение всадников порадовало Корса Канта — дальше идти было бессмысленно. Он оставил своего пони у подножия холма, где тот тщетно пытался разыскать хоть какой-нибудь травы, взобрался на вершину и вскоре удостоверился, что его заметили.
Анлодда вдруг резко придержала лошадь, и дальше Ланселот поехал один. Девушка смотрела на барда, и лицо ее было непроницаемым.
Корсу Канту было знакомо такое выражение ее лица. Так она смотрела на врага, выжидая. Друиды назвали такое состояние «совершенной неуязвимостью». Она ждала, что враг первым сделает ход, сбросит собственную неуязвимость, раскроется для контратаки. Именно таким взглядом она встретила тех трех саксов, что пытались похитить ее возле Каэр Камланна, а потом.., прикончила их всех.
А Ланселоту, похоже, было совершенно безразлично, есть с ним рядом Анлодда или нет. Лицо его было искажено гримасой боли и гнева. На какой-то миг он показался барду прежним Ланселотом, и он безотчетно попятился. Но вот вернулся новый Ланселот, овладел собой.
— Хо, бард. Что привело тебя на эту пустошь? Только ты лучше не говори ничего вроде: «Моя лошадь…»
— Печальная весть, мой принц. Король… Меровиус Рекс.., мертв.
— Что? — Ланселот, похоже, был просто поражен, и бард сразу пожалел о том, что в мыслях винил его в случившемся. — Мертв? Меровий мертв? Господи, что стряслось?
Корс Кант молчал. Ланселот подвел Эпонимуса поближе, склонился к барду.
— Отвечай, мальчишка: что случилось с Меровием!
— Похоже, его отравили, — проговорил Корс Кант медленно, старательно выговаривая каждое слово. — То ли едой, то ли вином.
