Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и призрак Ухокусай
— Но если ты в этом не уверен, значит, такая служба не отвечает твоим истинным потребностям. В тебе есть что-то свое.
— В отличие от живых своего во мне так мало, что я не могу его разглядеть. Я слишком подвержен чужому влиянию…
— На этот счет не терзайся, Ухокусай, — успокоил его Сударый. — Ты бы удивился, узнав, как много живых могут сказать о себе то же самое. Найти себя — наверное, самое трудное дело в этом мире. Но у меня, кажется, есть одна мысль…
Среди спросончан, наблюдавших за прибытием ступолета, был и Франтуан де Косье, прохаживавшийся вдоль лавок Торговой улицы с тонкой сигаркой в зубах и делавший вид, будто рассматривает выставленные в витринах безделушки. Он как раз, подобно остальным, глазел на небо, когда рядом послышались механическое урчание и скрип снега.
Рядом с Франтуаном остановился хермундского производства кабриолет с поднятым утепленным верхом, угловатый и массивный, но, чего не отнять, смотрящийся эффектно, в особенности на улицах провинциального Спросонска. Таких агрегатов было три на весь город.
До кончика носа обмотанный мохнатым шарфом гном соскочил с подножки и открыл перед молодым де Косье дверцу в салон. Тот скользнул внутрь и, расстегиваясь (в обогреваемом саламадровым очажком салоне было жарко), проворчал:
— А ступолета у вас нет, Незагрош Удавьевич? Чтобы уж еще заметнее было.
Глянув в окно, он убедился, что прохожие по-прежнему таращатся вверх. На самодвижущуюся повозку рукомоевского зятя можно и в другой раз попялиться, а новый ступолет еще когда пролетит! Удачно, в общем, совпало, но Франтуан не отказал себе в удовольствии отчитать богатенького мерзавца:
— Ей-богу, вы словно дитя! Кабы не настоятельная необходимость, я бы с вами ни за что дела иметь не стал. Ну что стоило воспользоваться обыкновенной пролеткой? Подняли верх — и никто на нас не глядит. Нет же, вам обязательно нужно пустить пыль в глаза. Боюсь теперь думать, кем окажутся ваши парни…
— Мсье, давайте условимся раз и навсегда, — чуть подергивая щекой, надо думать, от волнения, хотя и старался казаться хладнокровным, как мудрый змий, заявил Молчунов. — У меня никаких таких парней нет и быть не может. Красотуля! — улыбнулся он сильфиде, приютившейся в передней части салона рядом с баром. — Побудь снаружи. Нам с мсье надо поговорить по-мужски.
Воздушная дева, накинув теплое пальто с меховой оторочкой и горностаевую шапочку (наряд ее был покроя простого, но благородного, и Франтуан готов был поклясться, что не каждая состоятельная мадам в этом городе способна смотреть на молчуновскую служанку без тайной зависти), через другую дверцу вышла на передок, где колдовал над управлением закутанный в овчину гном.
Кабриолет уже тронулся в путь.
— Ну и мягкий же ход у вашего колесного артефакта! Сразу видно — хермундская вещь.
— Мсье, мы ведь пришли к согласию? — с нажимом спросил Молчунов.
— Не будем играть словами, — улыбнулся Франтуан, выдвинул утопленную в подлокотнике сиденья пепельницу и стряхнул в нее пепел своей не слишком вкусно пахнувшей сигарки. — Вы обещали позаботиться о разумных — так что же? У нас они есть?
— Разумеется! — не без высокомерия ответил Молчунов. — Осталось обсудить подробности.
— Я все написал вам в записке.
— Да, и это было очень глупо с вашей стороны, открыто писать о таких вещах!
— Ой, вот не учите батю детишек делать, — поморщился Франтуан.
И хотя Незагрош Удавьевич сам был отнюдь не прочь иной раз ввернуть словечко похлеще, незамысловатая, но смачная грубость собеседника обескуражила его.
— Вы как себе представляете тайную переписку? — усмехнулся молодой де Косье. — Шляпа вот такенная, лицо под плащом и непременно ночью подбрасывать записки в окна? Ах, pardonnez-moi,[6] что ж я удивляюсь? Ведь именно так вы и вели свою тайную переписку с некоей demoiselle…[7] а потом еще удивлялись, как это ваши ухищрения привлекли мое внимание.
По лицу Молчунова пробежала дрожь, а Франтуан как ни в чем не бывало продолжал:
— Так вот, сударь, ежели хотите выйти сухим из воды, будем все делать так, как я скажу. Теперь отвечайте на вопрос: вы подготовили своих разумных?
— Я уже говорил, они не…
— Да или нет?
— Почти.
— Что значит «почти», damner vous maudisse?[8]
— Это значит, что я не собираюсь быть у тебя мальчиком на побегушках, жалкий ты шантажист! Я хочу увидеть письма!
Зловеще прищурившись, Франтуан промолвил:
— Вы их увидите, милостивый государь, в прелестных ручках вашей супруги. Остановите экипаж!
— И не подумаю! Верните мне письма, тогда и рассчитывайте на мою поддержку. А иначе…
Не доведя фразу до конца, Незагрош Удавьевич сунул руку за отворот сюртука. Должно быть, он собирался вынуть лежащее во внутреннем кармане оружие. А может, и нет, Франтуан уточнять не собирался. Неуловимым движением он вытряхнул из рукава маленький двуствольный пистолетик. Щелкнули курки, два расположенных друг над другом черных глазка уставились на Молчунова, и тот замер.
— Я знаю, у вас тут защитных амулетов немерено, но у меня пули зачарованные. Как раз для таких случаев держу. Так сказать, для игры с равными шансами на территории противника.
— Бросьте, дружище, — мигом вспотев, попытался улыбнуться Молчунов. — Я всего лишь хотел достать носовой платок.
Лицо его действительно блестело от пота. Правда, выступил он только что.
— Сейчас я буду говорить очень важные для вас вещи, так что слушайте очень внимательно, милостивый государь, — сказал Франтуан. — Во-первых, не смейте больше говорить мне «ты». Во-вторых, подумайте хорошенько: что вы станете делать, убив меня?
— Помилуйте, у меня и в мыслях не было…
— Я знаю, что у вас в мыслях ни черта не было, но вы все-таки попробуйте. Вообразите хорошенько: вот у вас в кабриолете труп. Куда вы его денете? Скажете полиции, будто я на вас напал в приступе умопомрачения? Ну, положим, на минуту вам поверят. Студентов, по каким-либо причинам прервавших обучение, у нас не любят и охотно верят любым поклепам на них. Но потом, расследуя обстоятельства моей нелепой кончины, полиция найдет связку писем амурного свойства, которые вас так интересуют, и… мне договаривать или сами поймете, что про вас подумают?
Молчунов отвел глаза и, ни слова не говоря, вынул платок (лежавший, кстати, во внешнем, а не во внутреннем кармане) и вытер лоб и щеки. Франтуан спрятал оружие и, скрестив руки на груди, произнес:
— Если вам кажется, что вы все-таки сумеете повернуть дело в свою пользу, валяйте, убивайте. Вернее, пытайтесь, потому что совсем не факт еще, что именно вы меня прикончите, а не я вас. Как нетрудно заметить, с оружием я обращаюсь лучше. И от правосудия мне уйти куда легче: достаточно показать ваши страстные письмена, вопросы отпадут сами собой. Вижу, жажда крови уже отпустила вас? Прекрасно, значит, вы не безнадежны. Итак, заканчивать беседу пошлой стрельбой не в ваших интересах. Ну-с, пойдем дальше. Ваши попытки проявить характер меня смешат, потому что характера у вас в помине нет, есть только глупость, злоба да выживаемость. Первые две мне без надобности, а вот третье, то есть умение инстинктивно выбирать сторону победителя, — качество, которое я в вас ценю. Потому что победитель всегда я. А следовательно, у меня есть все основания считать вас своим сторонником, а не противником. Так что хватит тут передо мной выкаблучиваться.
