Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев
«Истина» (а каждый кальмаролог болезненно сознает, что сегодняшняя истина завтра может пойти на корм рыбам) в том, что Праздник (как выразился однажды Мартин Лейк) «притаился и посверкивает черными искрами в сознании каждого гражданина Амбры». Я бы пошел дальше Лейка и указал, что каждая отдельная версия/представление создает собственный Праздник — все новый и новый и новый, пока, оглядываясь по сторонам на той далекой сцене, где нет даже утешения знакомых звезд над головой, человек не оказывается в ловушке из расколотых зеркал, составленной из такого множества отраженных Праздников, что никогда не сумеет выбрать из них истинный, пусть даже от этого зависти его свобода (31). Нагромождения бессмысленных ритуалов и странных традиций, сваленных в кучу и приспособленных под нищенскую суму, которую самодовольные эксперты выдают за «опыт Праздника», никакой внутренней ценностью не обладают (32).
Даже самым просвещенным кальмарологам не под силу объяснить истинный «опыт Праздника». На пике Праздника чувствуешь себя почти в своей стихии, когда, окруженный кальмаро-платформами и бражниками в костюмах и масках кальмаров, кальмаро-дирижаблям и вонью свежей рыбы, готов поверить, что украшенный огоньками бульвар Олбамут это сама Моль, а бражники — пресноводные кальмары, собравшиеся для учтивого и радостного общения. Пьянящее веселье, ощущение того, что плывешь против течения толпы, сквозь которую протискиваешься на тротуаре, плеск напитков в стаканах и чашках, непредсказуемые повороты бесед, точно журчанье воды по камням… Какая ностальгия в этих воспоминаниях!
С моего первого Праздника прошло более пятнадцати лет (33). Освободившись наконец от дома предков, от пристальной (точно под лупой) опеки матери и лихорадочной отцовской энергии, я брал уроки у почтенного кальмаролога Марми Горта и дышал неизведанной ни до, ни после свободой. Праздник стал для меня откровением. Он пробудил во мне все давно подавленные чувства, которые скопились во мне в юности среди книг, когда я глотал том за томом, сидя в библиотеке, более просторной, нежели иные дома. Как многие другие, я нагим (34) сновал меж бражников, облаченный лишь в маску кальмара и терялся в толпе. Лишь позднее, вспомнив сопутствующее насилие (35), я осознал, что Праздник лишь бледный эрзац истинной стихии (36).
Тем не менее попытка рассмотреть предметОднако, невзирая на такое предуведомление, почему бы не замахнуться на невозможное (37)? А потому:
Начало Празднику было положено не так, как предполагает множество безголовых историков (выдержки из мистера Шрика приводятся ниже), а именно не приказом капана Мэнзикерта I, первого правителя Амбры в год основания города. Нет, наш Праздник — эхо много более древних торжеств, устраиваемых автохтонным племенем под названием доггхе (38).
Доггхе поклонялись существу, сегодня известному как «молевая бегорыба», угрюмой разновидности кальмара, которая, по меркам беспозвоночных, примитивна, но ничего так не любит, как барахтаться в иле на дне реки и высасывать низменное пропитание из гниющих отбросов, там находимых.
По причинам, навсегда для нас утраченным (вместе с большинством доггхе), это племя полагало, что мясо бегорыбы обладает регенерирующими свойствами и укрепляет амурную силу человека, его съевшего. Пиком их ежегодных торжеств, устраиваемых приблизительно в то же время, что и сегодняшний Праздник, было избрание одного человека, который станет охотиться на бегорыбу. Учитывая, что средние молевые бегорыбы, распластавшись по речному ложу, создают круг приблизительно шести футов в диаметре и что главным их средством самозащиты является попытка затолкать как можно большую часть своего беспозвоночного тела в рот и другие отверстия врага, маловероятно, что избранник считал свой жребий большой честью. (Представьте себе, каково это: не тонуть под водой, а задыхаться?)
Без сомнения, племя Мэнзикерта, будучи, как всегда, оппортунистами, узурпировало праздник доггхе из тех практических соображений, что он знаменовал собой начала наилучшего (термин «наилучший» в данном контексте довольно относителен) периода для охоты на королевского кальмара, равно как и для того, чтобы заменить ритуалы доггхе более сильной «магией».
Из такого сомнительного источника, как написанная от третьего лица биография Дардена Кашмира «Дарден влюбленный» (39), можно извлечь несколько дополнительных «фактов»:
«Торжества в честь сезона нереста, когда самцы ведут могучие битвы за самок, и рыбаки на целый месяц отправляются бороздить территории похоти в надежде привезти назад достаточно мяса, чтобы протянуть до весны».
Помимо очевидных ошибок в этом идиотском пассаже, я указал бы на жалкую сексуальность описания. Никаких состязаний такого рода не происходит, разве что между слогами в разгоряченной ультрадекадентской гиперсексуальной прозе. Выражения «сезона нереста» и «территории похоти» наводят на мысль о многощупальцевых оргиях пульсирующих, переплетенных и елозящих в иле тел. Увы, королевские кальмары находят себе одну подругу на всю жизнь и для продолжения рода не собираются большими группами (40). Только «овдовевшие» или «неженатые» кальмары подыскивают себе подругу или друга, но и только лишь в ходе одиноких, разбросанных по большому пространству ритуалов, которые имеют место в совершенно иное время года.
Нет, факт в том, что собрания кальмаров на момент Праздника больше походят на организованный созыв конференции — конференции кальмаров, во время которой имеет место напряженнейшее световое общение, но почти никакой сексуальной активности.
Невозможно преувеличить опасности, поджидающие того, кто нарушит ход подобного собрания с целью охоты. В один год Амбра потеряла двадцать кораблей и более шестисот моряков. В среднем результатом сезона охоты на кальмара становится самое малое тридцать погибших и утрата более десяти кораблей (41). Изучая статистику, даже небрежный исследователь не может не задуматься: а не собираются ли королевские кальмары для охоты на людей?
Какую же выгоду получает Амбра, ежегодно принося в жертву людей и ресурсы? Ответ: изобилие продуктов, начиная от шкур, используемых как воздухонепроницаемые сосуды, и мяса, продаваемого Халифской империи, и кончая новым экспериментальным горючим для моторных повозок, полученным «Промышленным филиалом „Хоэгботтон и Сыновья“» из масла и чернил кальмара. Каждая часть кальмара используется в производстве того или иного продукта, даже клюв, будучи истолчен, становится ключевым ингредиентом экспортной парфюмерии, средства от которой в последние годы дали значительное денежное вливание в экономику Амбры (а на исследования беспозвоночных почти ничего не перепало).
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
