Владимир Ленский - Прозрачный старик и слепая девушка
— Ты уверена, что не эльфийка?
— Мой отец не был эльфом.
— А был ли он твоим отцом?
— Разумеется, — сказала Генувейфа. — Это все знают.
Ренье взял ее за руки и притянул к себе.
— Я могу тебя поцеловать, — проговорила Генувейфа. — А Эмери — твой брат? Вы очень похожи. Сразу видно, что родные. А почему ты назвался именем брата?
Ренье поймал глазами луч, шагнул туда, где смешивались голубое и золотистое, и тоже приподнялся над землей. Он обхватил девушку за талию. Она была горячей, как зверек. Глаза Генувейфы горели.
— Я красивая? — спросила она.
— Очень, — искренне ответил Ренье.
— Я дурочка?
— Как ты попалась к ним в руки?
Она сморщилась.
— Это неинтересно.
— Мне — очень интересно.
— Правда? Тогда ладно. Я шла по лесу и пела. Разные песни. Про раковины, про кувшины с женским голосом — все такое.
— То, что тот парень говорил слепой девушке?
Генувейфа закивала. «Пиндаровы бредни, — подумал Ренье, — и снова они сослужили плохую службу. Странно. Стихи вроде бы были приличные, а сколько от них неприятностей!»
— В общем, я пела, а они как выскочат! Схватили меня, связали. Целый день мучили, пугали. Я пить хотела... К вечеру их стало много. Все с дубинами. Этот пришел, из Коммарши. Я ему говорю: ты меня помнишь, я ведь дочка гробовщика и сама теперь гробовщица, кстати. А он только отворачивается. Да ну их! Тебя вот долго не было.
— Ты знала, что я приду? — удивился Ренье.
— Если бы ты не пришел, я бы умерла, — просто ответила девушка. — Конечно, я знала, что ты придешь. Я ведь не могу умереть, правда?
Стексэ скрылась за горизонтом, и они плавно опустились на землю. «Генувейфа не может умереть, — подумал Ренье. — Как все просто».
— Ты умеешь ездить верхом? — спросил он у девушки.
Она опасливо посмотрела на лошадей и не ответила. Ренье сел в седло, наклонился и поднял к себе Генувейфу. Она была довольно тяжелой. «Надо было раньше это делать, пока мы еще летали», — подумал Ренье, усмехаясь.
Медленно он развернул коня и поехал прочь с поляны.
Глава двадцать первая
ЧИЛЬБАРРОЭС
Огонь здесь казался бледно-синим, а руки, подкладывающие в костер тоненькие прутики, выглядели совсем прозрачными. Элизахар смотрел на них с удивлением. Неужели это его собственные руки? Неужели эти самые пальцы сжимали рукоять меча, вытаскивали из ножен метательные кинжалы, сплетали петли, хватали за узду лошадь, сжимались в кулак? Сейчас они выглядели так, словно едва в состоянии были приподнять с земли даже хрупкую веточку.
Мир вокруг него не казался больше реальным. Самым живым был здесь тот прозрачный старик, что дважды являлся Элизахару: сперва на пути в Коммарши, а затем — в «Ослином колодце».
«Береги госпожу».
Элизахар застонал сквозь зубы и свесил голову на грудь. Тотчас старик быстро ударил его по щекам — обеими ладонями сразу.
— Не спи! Не спи!
Элизахар умученно поднял взгляд.
— Ты умрешь, если заснешь.
— Но я хочу... — пробормотал Элизахар.
— Здесь не спят, — резко сказал старик. — Ты помнишь мое имя?
— Чильбарроэс.
— Повторяй его, пока не проснешься.
— Чильбарроэс...
— Расскажи, что случилось.
— Я уже рассказывал.
— Повторяй это, пока не поймешь всего.
— Ладно.
Их окружал густой туман. Казалось, этого места вовсе не существует — какая-то остановка на пути из небытия в небытие. Королевство осталось позади, но пустыня, что возникла на границе, вдруг исчезла. Ее съел туман.
Элизахар сунул руку в костер и не ощутил жара.
Все, наверное, до сих пор считают, что Фейнне попросту уехала. Пришла в голову богатой девице такая фантазия — бросить учебу, вот она и отбыла в неизвестном направлении. Ее ведь даже искать не будут. Никто не спохватится до конца семестра, когда начнутся каникулы и Фейнне не приедет к родителям, домой — отдыхать, как и положено добропорядочной студентке.
...В тот день Фейнне отправилась на прогулку. Она сказала, что хочет побывать в Коммарши. Нянюшка намеревалась сделать в городе кое-какие покупки, и Фейнне пожелала при этом присутствовать. Старушка только покачивала головой, когда Фейнне взахлеб говорила о городе и его чудесах.
— Где вы только все это отыскали, моя лапонька? — удивлялась няня.
— Мне об этом рассказывал Эгрей, — сказала Фейнне, чуть покраснев. — Да, я знаю, что он дурной человек. И все равно не жалею о том, что проводила с ним время. Каким бы он ни был дурным, он так замечательно рассказывал!
— Да врал он замечательно! — фыркнула нянюшка.
Фейнне обвила ее шею руками, прижалась щекой к ее щеке.
— Голубушка, ну пусть даже и врал! А ты мне будешь говорить одну только правду! Вот я и сравню. Там, в городе, интересные звуки, запахи. Там люди... ходят, разговаривают... у них какие-то дела...
— Охота вам еще вникать в их дела, — вздыхала няня.
— Я не хочу вникать, мне хочется просто послушать. Услышать в голосах краски и образы... Я ведь хорошо рисую?
— Лучше всех, мое сокровище.
Элизахар должен был сопровождать обеих дам, но его задержали на кафедре эстетики. Магистр Даланн попросила его остаться.
— Раз уж вы ходите на занятия вместе с госпожой Фейнне, — начала она, — хоть за ваше образование и не заплачено...
— Стало быть, полученными знаниями я воспользоваться не смогу, — сказал Элизахар. — Коль скоро и документов об окончании Академии мне не выдадут. Не так ли?
— Недурно бы еще выковырять из вашей головы все то, чем вы ее здесь себе забиваете, — добавила Даланн.
— Предлагаю вам обсудить сей щекотливый вопрос с моей хозяйкой, хорошо? — ответил Элизахар. — Я делаю только то, что мне поручено. Деньгами госпожи Фейнне я всяко не распоряжаюсь. Будь иначе, я бы целыми днями торчал в «Колодце» и пьянствовал в свое удовольствие.
— На вас похоже! — сказала Даланн. — Однако вернемся к нашей основной теме. К тому, о чем я говорила, прежде чем вы меня перебили.
Элизахар вытащил таблички и палочку и произнес.
— Охотно.
— Записывайте.
И она начала диктовать вопросы, которые необходимо проработать для успешной сдачи первого экзамен. Поскольку Фейнне появилась в Академии не с самого начала учебного года, она пропустила несколько важнейших тем, и теперь ей предстоит их наверстать.
— Возьмете в библиотеке кое-какие труды и будете ей читать, — зудела магистр. — Пишите.
Она диктовала название за названием, пока у Элизахара не кончилось место на дощечках.
