Стивен Кинг - Противостояние
— Знаешь, что говорит Библия о таких людях? — спокойно спросил Флегг.
— Она говорит, что возвысившиеся будут унижены, и могущественные будут низвергнуты, и у людей с поднятой головой будет сломана шея. А знаешь, что там говорится о таких людях, как ты, Ллойд? Там говорится, что блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. И там говорится, что блаженны нищие духом, ибо они узрят Бога.
Ллойд согласно кивал. Кивал и плакал. На мгновение ему показалось, что вокруг головы Флегга засияла ослепительная корона. Свет ее был так ярок, что если бы Ллойд не отвел глаза, она спалила бы их дотла.
— Ты не слишком умен, — сказал Флегг. — Но ты — первый. И у меня такое чувство, что ты будешь мне очень предан. Вместе, ты и я, мы далеко пойдем. Для таких, как мы, настало хорошее время. Мне нужно лишь твое слово.
— С-слово?
— Что мы будем всегда держаться вместе, ты и я. Водой не разольешь. Никто из нас не уснет на посту. Вскоре появятся другие — они уже идут на запад — но пока мы с тобой одни. Я дам тебе ключ, а ты дашь мне обещание.
— Я… обещаю, — сказал Ллойд, и ему показалось, что слова повисли в воздухе, странно вибрируя. Склонив голову, он прислушался к этой вибрации, и почти различил в воздухе два этих слова, распространяющих вокруг себя такое же темное свечение, как северное сияние, отраженное в глазу у мертвеца.
Дверь распахнулась.
— Ты свободен, Ллойд. Выходи.
Сделав шаг вперед, Ллойд замер, уставившись на своего спасителя. Что-то положили ему в руку. Ключ.
— Теперь он твой, Ллойд.
— Мой?
Флегг протянул руку и сжал пальцы Ллойда в кулак. Ллойд почувствовал, как ключ движется у него в руке, как он меняется. Он хрипло закричал и посмотрел на ладонь. Там лежал черный камень с красной щелью.
— Не пообедать ли нам? — спросил Флегг. — Этой ночью нам предстоит много проехать.
— Обед, — сказал Ллойд. — Хорошо.
— У нас с тобой столько дел, — радостно сказал Флегг. — И нам надо спешить. — Мимо мертвецов в камерах они прошли на лестницу. Когда Ллойд от слабости споткнулся, Флегг ухватил его за локоть и поддержал. Ллойд обернулся и посмотрел в это усмехающееся лицо с чувством, превышающим благодарность. Он посмотрел на Флегга с чувством, очень похожим на любовь.
37
Беспокойно ворочаясь, Ник Андрос спал на койке в кабинете шерифа Бейкера. На нем были только шорты, и его обнаженное тело было покрыто потом. Засыпая, он подумал о том, что умрет к утру. Черный человек, постоянно преследовавший его в лихорадочных снах, прорвется сквозь последнюю тонкую преграду и покончит с ним.
Это было странно. Глаз, который покалечил Рэй Бут, болел два дня. На третий день чувство, что в голову ему вонзают гигантский циркуль, перешло в тупую боль. Глаз не видел ничего, кроме серого марева, в котором иногда передвигались неясные очертания. Но Ника убивал не глаз, его убивала царапина от пули у него на ноге.
Он не продезинфицировал рану. Боль в глазу была такой сильной, что он едва ощущал ее. Неглубокая царапина шла по правому бедру и заканчивалась у колена. На следующий день он с удивлением обнаружил дыру, проделанную в его брюках случайно вылетевшей пулей. А еще через день, тридцатого июня, вокруг раны появилась сильная краснота, и заболели все ножные мускулы.
Хромая, он дошел до конторы доктора Сомса и раздобыл бутылку перекиси водорода. Он вылил всю бутылку на рану, длина которой достигала десяти дюймов. Это было попыткой запереть дверь конюшни после того, как лошадь украли. К вечеру вся его правая нога болела, как гнилой зуб.
Первого июля он снова пошел в контору к Сомсу и перерыл его аптечку в поисках пенициллина. Обнаружив пенициллин, он, после некоторого колебания, проглотил две таблетки. Он прекрасно понимал, что умрет, если у него окажется аллергия на пенициллин, но в качестве альтернативы выступала еще более неприятная смерть. Заражение прогрессировало. От пенициллина он не умер, но и значительного улучшения не последовало.
К полудню вчерашнего дня у него начался сильный жар, и, похоже, большую часть времени он бредил. Еды у него было предостаточно, но есть не хотелось. Он лишь пил чашку за чашкой холодную кипяченую воду из холодильника, стоявшего в кабинете Бейкера. Вода уже почти кончилась, когда он заснул (или забылся) прошлой ночью, и Ник не представлял себе, как он сможет достать себе еще. Впрочем, в таком лихорадочном состоянии его это не слишком беспокоило. Скоро он умрет, и больше не о чем будет беспокоится. Мысль о скором прекращении боли была для него большим облегчением. Нога его болела, чесалась и горела.
После убийства Рэя Бута сон его перестал быть сном. Он стал похож на непрерывный поток. Словно все, кого он знал, возвращались на сцену после спектакля, чтобы поклониться рукоплещущей публике. Руди Спаркмен, указывающий на листок бумаги: «Ты — это белая страница». Его мать, постукивавшая пальцем по линиям и окружностям на другом листке бумаги: «Здесь написано Ник Андрос, радость моя. Это ты.» Джейн Бейкер, отвернувшаяся в сторону на подушке: «Джонни, бедный мой Джонни». В его снах доктор Сомс снова и снова просил Джона Бейкера снять рубашку, и снова и снова Рэй Бут говорил: «Держите его… сейчас я его вздую… сосунок ударил меня… держите его…» В отличие от всех предыдущих снов в своей жизни, Нику не нужно было читать по губам. Он слышал, как люди говорят. Сны были удивительно явственными. Они бледнели по мере того, как боль в ноге подталкивала его к пробуждению. Когда он снова засыпал, он оказывался на возвышении. Под ним простиралась земля, как рельефная карта. Вокруг была пустыня, и звезды над головой сверкали с сумасшедшей яркостью. Рядом с ним был человек… нет, не человек, а лишь оболочка человека. Словно его очертания были изъяты из ткани реальности, и перед Ником стоял негатив человека, черная дыра в форме фигуры. И голос этой пустоты говорил: «Все вокруг будет твоим, если ты падешь на колени и поклонишься мне». Ник тряс головой и хотел отступить от обрыва, опасаясь, что пустота протянет руки и столкнет его вниз.
«Почему ты не говоришь? Почему ты только качаешь головой?»
Во сне Ник делал жест, который ему столько раз приходилось делать наяву: прикладывал палец к губам и ладонь к горлу… а потом слышал свой собственный абсолютно ясный и довольно красивый голос:
— Я не могу говорить. Я немой.
«Но ты можешь. Можешь, если захочешь».
Страх Ника моментально сменялся удивлением и ликованием, и он протягивал руку, чтобы прикоснуться к человеку. Но дотронувшись до его плеча, рука леденела. Он отдергивал руку, замечая ледяные кристаллы на костяшках. И это приходило к нему. Он мог слышать. Голос темного человека, далекий крик вылетевшей на охоту ночной птицы, бесконечный стон ветра. Он вновь становился немым — от удивления. У мира появлялось новое измерение, о котором он никогда не подозревал. Он начинал слышать звуки. Он различал любой из них без чужих пояснений. Они были красивыми. Красивыми звуками. Он пробежал пальцами вверх и вниз по своей рубашке и удивился быстрому шепоту ногтей, прикасавшихся к хлопку.
