Сергей Лукьяненко - Сумеречный дозор
— Что вас держит в Ночном Дозоре, шеф? — спросил я.
Гесер улыбнулся.
— Мы все, по большому-то счету, одной грязью мазаны, — сказал я. — Мы боремся не с Темными, мы боремся с теми, кого и Темные-то отвергают… с психопатами, маньяками, беспредельщиками. По понятным причинам таких больше среди вампиров и оборотней. Так ведь и Темные… Дневной Дозор ловит тех Светлых, кто хочет разом всех облагодетельствовать… по сути — тех, кто может раскрыть людям факт нашего существования. Инквизиция… она вроде бы над схваткой, а на деле — следит, чтобы Дозоры не восприняли свою функцию всерьез. Чтобы Темные не стали стремиться к формальной власти над миром людей, чтобы Светлые не стали искоренять Темных начисто… Гесер, Ночной и Дневной Дозоры — это две половинки одного целого!
Гесер молчал. Смотрел на меня и молчал.
— Это… специально так было задумано? — спросил я. И сам же себе ответил: — Да, наверное. Молодежь, только что инициированные Иные — могли бы не принять общий для Светлых и Темных Дозор. Как же так — идти в патруль с вампиром! Я бы сам возмутился… И вот — созданы два Дозора, низшие чины с азартом ловят друг друга, руководство интригует — от скуки и ради поддержания формы. А начальство-то общее!
Гесер вздохнул и достал сигару. Срезал кончик, закурил.
— Я, дурак, все время думал, — пробормотал я, не отрывая взгляда от Гесера. — Как вообще мы существуем? Вот Дозор Самары, вот Дозор Великого Новгорода, вот Дозор поселка Киреевский Томской области. Все вроде бы самостоятельны. По сути — при всех проблемах бегут к нам, в Москву… Хорошо, это не оформлено де-юре, но де-факто — Московский Дозор руководит Дозорами всей России.
— А также трех государств СНГ… — пробормотал Гесер. Выпустил клуб дыма. Дым стал собираться в воздухе плотный густым облаком, не расползаясь по купе.
— Хорошо, а что дальше? — спросил я. — Но как взаимодействуют независимые Дозоры России и, к примеру, Литвы? А России, Литвы, США и Уганды? В человеческом мире все понятно, у кого дубинка больше и кошелек толще — тот и заказывает музыку. Но ведь российские Дозоры покруче американских! Я даже думаю…
— Самый сильный Дозор — французский, — скучным голосом сказал Гесер. — Сильный, хоть и крайне ленивый. Удивительный феномен. Не можем понять, с чем это связано — ну не с потреблением же сухого вина и устриц в немыслимых масштабах…
— Дозорами правит Инквизиция, — сказал я. — Не споры разрешает, не отступников наказывает, а именно правит. Дает разрешение на те или иные социальные эксперименты, назначает и снимает руководство… переводит из Узбекистана в Москву… Есть Инквизиция — и у нее есть два рабочих органа. Ночной и Дневной Дозоры. И единственная цель Инквизиции — сохранение существующего статус-кво. Потому что победа Темных или Светлых — это все равно поражение Иных в целом.
— Что дальше, Антон? — спросил Гесер.
Я пожал плечами.
— Дальше? А дальше ничего. Люди живут своей маленькой людской жизнью. Радуются маленький людским радостям. Кормят нас своим теплом… и поставляют новых Иных. Те Иные, у кого амбиций поменьше — живут почти обычной жизнью. Только сытнее, здоровее и дольше, чем обычные люди. Те, кому неймется, кому хочется схваток и приключений, идеалов и борьбы — идут в Дозоры. Те, кто разуверился в Дозорах — идут в Инквизицию.
— Ну и? — подбодрил меня Гесер.
— Вы-то что делаете в Ночном Дозоре, шеф? — спросил я. — Не надоело… за тысячи лет?
— Допустим, мне до сих пор нравятся схватки и приключения.. — произнес Гесер. — А?
Я покачал головой:
— Нет, Борис Игнатьевич. Не верю. Я вас видел… другим. Слишком усталый. Слишком разочарованным.
— Тогда предположим, что я все-таки хочу покончить с Завулоном, — спокойно сказал Гесер.
Я подумал секунду:
— Тоже не выходит. Сотни лет… кто-то из вас уже прикончил бы другого. Завулон тут говорил, что магия — как удар шпаги. Так вот, вы не на шпагах деретесь, а на спортивных рапирах. Обозначаете укол, а не протыкаете врага.
Гесер помедлил и кивнул. Еще одна плотная струйка дыма вонзилась в сизое табачное облачко.
— Как ты думаешь, Антон, а можно прожить тысячи лет и по-прежнему жалеть людей?
— Жалеть? — уточнил я. Гесер кивнул:
— Именно жалеть. Не любить — не в наших силах любить весь мир. Не восхищаться — мы слишком хорошо знаем, что это такое — человек.
— Жалеть, наверное, можно, — кивнул я. — Но к чему ваша жалость, шеф? Она пуста и бесплодна. Иные не делают человеческий мир лучше.
— Делаем, Антон. Как бы там ни было, но делаем. Поверь старику, который многое повидал.
— Но все-таки…
— Я жду чуда, Антон.
Я вопросительно посмотрел на Гесера.
— Не знаю, какого именно. Что все люди обретут способности Иных. Что все Иные вновь станут людьми. Что однажды, все-таки, деление пройдет не по признаку «человек или Иной», а по признаку «хороший или плохой», — Гесер мягко улыбнулся. — Совершенно не представляю, как такое может произойти и произойдет ли когда-либо. Но если это все-таки случится… я предпочту быть на стороне Ночного Дозора. А не в Инквизиции — могучей, умной, правильной, всемогущей Инквизиции.
— Может быть, того же ждет и Завулон? — спросил я.
Гесер кивнул:
— Может быть. Не знаю. Но лучше знакомый старый враг, чем молодой непредсказуемый отморозок. Считай меня консерватором, но я предпочитаю рапиры и Завулона, чем бейсбольную биту и прогрессивного Темного мага.
— А что вы посоветуете мне?
Гесер развел руками:
— Посоветую? Самому принять решение. Ты можешь уйти и жить обычной жизнью. Ты можешь пойти в Инквизицию… я не стану возражать. И ты можешь остаться в Ночном Дозоре.
— И ждать?
— И ждать. Хранить в себе то, человеческое, что еще осталось. Не упасть в экстаз и умиление, навязывая людям ненужный им Свет. Не свалиться в цинизм и презрение, возомнив себя чистым и совершенным. А самое трудное — не разочароваться, не разувериться, не стать равнодушным.
— Невелик выбор… — сказал я.
— Ха! — Гесер улыбнулся. — Радуйся, что он вообще существует.
За окнами мелькали окраины Саратова. Поезд сбавлял ход.
Я сидел в пустом купе и смотрел на крутящуюся стрелку.
Костя продолжал следовать за нами.
Чего он ждет?
В наушниках звучал голос Арбенина:
От обмана до обмана
С неба льётся только манна.
От сиесты до сиесты
Кормят только манифесты.
Кто-то убыл, кто-то выбыл,
Я всего лишь сделал выбор.
И я чувствую спиною:
Мы — другие, мы — иное.
Я покачал головой. Мы — Иные. Но даже если не станет нас — люди все равно разделятся на людей и Иных. Чем бы эти Иные не отличались.
