Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 17
— Заметил, — ответил архангел, глядя в западном направлении, куда указывал бес. — Однако что тут могут построить прочного? Сегодня построили, завтра рассыплется, потому что строится на зыбком основании, — суть Чистилища остается неизменной. Кстати, что это там возводят?
— Достраивают новый Дворец правосудия, где объявят окончательный приговор по результатам Турнира.
— Чрезвычайно внушительное здание, — произнес архангел Михаил.
— Да, здание немаленькое, — согласился Мефистофель. — Насколько я слышал, приглашена уйма гостей, даже несколько смертных, что уж вовсе непривычно для подобного мероприятия.
— Зато справедливо, — сказал архангел. — В конце концов, ведь это их судьба будет решаться!
— Подумаешь! — фыркнул Мефистофель. — Испокон веку духи Света и Тьмы решали эти вопросы промеж собой и не спрашивали совета у людишек. Уж так повелось: мы объявляли им новые правила игры, а они покорялись — с охотой или без, это нас не касалось.
— Наука и торжество рационализма изменили подходы, — сказал архангел Михаил. — Это и есть так называемый прогресс. Неплохая штука, если не очень им увлекаться.
— Конечно, вы будете нахваливать прогресс, — скривился Мефистофель. — Уж так вы настроены — все одобрять, добрый вы наш дух!
— А вам бы только противоречить! — добродушно огрызнулся архангел.
— Что ж, вы правы. Мы в своих суждениях не вольны. Работа у нас с вами такая — расходиться во мнениях.
— Согласен, согласен. Потому-то нам и приходится привлекать непредвзятого судью со стороны.
— А кстати, где Ананке?
— Никто не видел ее в последнее время, и трудно сказать, в каком именно виде она появится. Необходимость чаще всего принимает совершенно непредсказуемые обличья. И на нее не попеняешь — у нее всегда наготове ответ: «Это необходимо». И все, никаких объяснений!
— А кто бы это мог быть? — спросил Мефистофель. Архангел Михаил долго напрягал зрение, пока не углядел человеческую фигурку — на фоне беспредельности она казалась букашкой, увиденной с верхушки небоскреба. Но зрение у архангелов отличное, потому что Михаил воскликнул:
— Да это же Мак Дубинка!
— Не может быть! — пробормотал Мефистофель, в свою очередь предельно напрягая зрение. — Это парень, с которым я работал в течение Турнира.
— Мак, точно Мак! — сказал архангел. — А не могло ли случиться так, что вы, дорогой мой демон, обознались в Кракове? Не кажется ли вам, что в Турнире принял участие отнюдь не Фауст?
Мефистофель еще раз вгляделся в бредущего к ним человека, и его губы сжались в узкую полоску. Прожигая собеседника двумя угольками глаз, он медленно произнес:
— В этом, определенно, сказалась рука доброго провидения!
— Вы преувеличиваете мои заслуги, милейший… — сказал архангел, упрямо не отводя глаза.
— Вы правы, это действительно тот самый человек, который участвовал в Турнире. Вы уверены, что это не Фауст?
— Увы, не Фауст. Этого типа зовут Мак, он заурядный разбойник с большой дороги. Боюсь, вы ошиблись при выборе человека, чьи поступки должны предрешить судьбу человечества на ближайшие десять веков!
— А вы ошиблись в своей оценке умственных способностей бесов, если надеетесь, что вся эта проделка сойдет вам с рук!
Архангел усмехнулся, но смолчал.
— С этим мы позже разберемся. А пока что мне надо наведаться в банкетный зал — на этот раз силы Тьмы ответственны за прохладительные напитки на пиршестве, которое увенчает Турнир. — Мефистофель еще раз пронзил взглядом Чистилище. — Хотел бы я знать, куда этот субъект путь держит?
— Прочитайте дорожный знак. Он выбрал путь в Рай.
— Странно, я и не знал, что Рай в той стороне.
— Ну, дорога в Рай частенько меняет свое направление, — сказал архангел.
— Это почему же?
— Мы, силы Добра, — с апломбом произнес архангел Михаил, — стараемся не тратить времени на всякие досужие «почему?».
Мефистофель в недоумении передернул плечами. Спрыгнув со столба, оба духа направились во Дворец правосудия.
Глава 3
Прогуливаясь в окрестностях Дворца правосудия, Аззи внезапно столкнулся с самим Микеланджело. Он узнал великого художника по картинкам из учебника по истории искусств, который он штудировал в адском университете им. Сатаны. Микеланджело как раз клал последние мазки гигантской фрески.
— Хорошо смотрится, — одобрил Аззи, двигаясь с места на место за спиной итальянского гения. — Очень сносно.
— Будьте любезны, не загораживайте свет, — попросил Микеланджело. — Не усугубляйте здешние и без того паршивые условия труда.
Аззи покорно отошел в сторону.
— Наверно, это так упоительно — творить искусство! — сказал он.
Микеланджело хмыкнул и вытер потный лоб перепачканной тряпкой для протирки кистей.
— Никакое это не искусство. Просто подновляю свое старое творение.
— Но ведь вы могли бы и новую фреску создать, не так ли?
— Мог бы. Но для творчества нужно вдохновение, которое есть стремление ввысь. А откуда черпать вдохновение тому, кто уже поселился в раю небесном?
Аззи нечего было сказать в ответ, над этой проблемой он никогда не задумывался. Тем временем Микеланджело вернулся к работе. Понаблюдав за ним еще минуту-другую, Аззи пришел к выводу, что художник не чувствует себя уж очень обездоленным. Скорее наоборот.
Внутри дворца, в бесконечных коридорах круглого здания, опоясывавших центральный амфитеатр, уже толпились вокруг шведских столов бесчисленные духи с бокалами в руках. Они налегали на закуски и оживленно болтали. Помещение не было рассчитано на такое огромное число духов — ведь на празднество рвались все чистые и нечистые всех времен и народов. Координаторы праздника за голову хватались, потому что прибывали все новые групповые заказы на пригласительные билеты. Никого не удавалось отвадить напоминанием того, что духи вездесущи. В ответ слышалось: «Вы эти философские тонкости бросьте! Или мы присутствуем, или отсутствуем, третьего не дано!»
То был великий день, день Суда, самое значительное событие за тысячу лет, своего рода грандиозный вторник на масленице всей Вселенной, праздник праздников, время всеобщего сбора, и никто не желал пропустить эту колоссальную небесную тусовку, где можно было и общнуться с нужными духами, и славно закусить.
Духи прибывали все новыми группками, замирали перед входом во Дворец правосудия и ахали:
— Елки зеленые! Клевый дворец!
