Варя Медная - Принцесса в академии. Суженый
Когда солнце спустилось к горизонту, зацепившись за один из дымоходов, Хоррибл вернулся в гостиницу и облачился в приличествующий случаю наряд и нацепил свою лучшую бабочку.
Встречу назначили на центральной площади, которую по старой привычке именовали «Площадью принцев-основателей», хотя сами принцы, как известно, покинули ее в результате недавних событий. Один даже вскоре угодил в тюрьму. Некоторым лучше так и оставаться статуями.
Хоррибл чуть не забыл про цветы, хотя перед выходом еще раз внимательно перечитал памятку для тех, кто отправляется на первое в жизни свидание. В итоге букет анютиных глазок он купил на углу и второпях не заметил, что они из серии цветов, меняющих оттенок в зависимости от эмоций дарителя. Совсем недавно их можно было приобрести лишь в одной-единственной лавке в городе, теперь же поставки расширились: производитель, а вернее будет сказать — «производительница» шла в гору.
Хоррибл осознал ошибку лишь тогда, когда цветы стали насыщенно-багрового цвета, свидетельствующего о серьезности его намерений, с малиновыми разводами по краям лепестков — смущение. Других букетов поблизости, как назло, не продавалось.
Он так боялся опоздать, что прибыл на полчаса раньше.
Только те, кому приходилось ждать спутника или спутницу на оживленной площади с букетом анютиных глазок, кричащих о серьезности намерений и смущении, могут понять, что это такое.
Через полчаса госпожа К. не появилась. Оно и понятно. Хоррибл счел бы ее не слишком сведущей в этикете, прибудь она вовремя. Дамам положено являться с изящной задержкой.
Еще через четверть часа он решил, что допустимая планка в пятнадцать минут — это условность и с легкостью может быть сдвинута еще на пятнадцать минут.
И еще на пятнадцать минут.
И еще.
И еще.
Когда вокруг зажглись все до единого фонари, а на небе проклюнулись зерна звезд, Хоррибл привстал с бортика фонтана и, сгорбившись, двинулся в обратный путь. Если поторопится, то еще успеет заскочить в гостиницу за вещами и купить билет на последнего вечернего ящера.
Он не сразу услышал, как кто-то его зовет.
— Господин Хоррибл! Господин Хоррибл!
Хоррибл обернулся и примерз к месту.
Через улицу к нему спешила дама с формами, от которых зачесались бы руки у любого живописца. Хоррибл хоть и не был живописцем, но у него они тоже зачесались.
В рассеянном свете фонарей женщина казалась феей, нимфой, грациозно перепрыгивающей через лужи.
— Пожалуйста, не спешите, — спохватился он.
Дама уже приблизилась и остановилась напротив, полускрытая тенью уличного столба.
Пышная грудь бурно вздымается, в одной руке зажат пухлый ридикюль, во второй — кружевной платочек, которым она активно обмахивается.
— Госпожа К? — уточнил Хоррибл срывающимся голосом.
Женщина кивнула.
— Да, простите за опоздание, возникли проблемы с транспортом, — пробормотала она, запихивая в ридикюль нечто, напоминающее свечной огарок, потом шагнула вперед, оказавшись прямо под фонарем, и откинула упавшие на лицо волосы.
Один глаз у нее был зеленый, второй фиолетовый. Букет в руках Хоррибла аж нагрелся.
— Это мне? — спросила она, кивая на цветы.
— Ах да, — спохватился Хоррибл, протягивая цветы и молясь о том, чтобы она не знала о значении этого сорта анютиных глазок.
Госпожа К. приняла подношение и повертела с нескрываемым удовольствием:
— Мм, эмоциональные анютины глазки, люблю мужчин с серьезными намерениями! — Она прищурилась и скользнула по нему оценивающим взглядом сверху донизу и обратно. — Именно таким я вас себе и представляла.
— Правда? — растерялся Хоррибл. — То есть вы меня себе представляли? Думали обо мне?
— Ну конечно! И теперь вижу, что не ошиблась: вы мужественный, отважный, интеллигентный, но при этом чуткий, ранимый и романтичный.
Хоррибл порадовался, что успел отдать ей букет.
— Так куда отправимся? — неловко спросил он. — Боюсь, большинство заведений уже закрыто, но я приметил тут неподалеку уютную кофейню, и мы могли бы…
— А куда бы вы хотели?
— Мне все равно, — честно признался он. — Просто хочу провести этот вечер с вами, госпожа К.
Она поморщилась и снова принялась рыться в ридикюле.
— Ни к чему эти формальности. Сами понимаете, в наши дни одинокой женщине приходится соблюдать осторожность. Но теперь, когда мы встретились лично и я убедилась, что вы не какой-нибудь маньяк или извращенец, или Синяя Борода, можете называть меня Каладрия.
— Кала… дрия? — икнул Хоррибл. Добавить «та самая Вещая Каладрия?», а тем более «Вещая Булочка», было бы верхом пошлости, поэтому он ограничился одним этим восклицанием.
— Да. — Она наконец нашла то, что искала, и выудила на свет потертый и очень старинный с виду медальон на витой цепочке. — Надеюсь, вы никуда не торопитесь? — спросила она, застегивая медальон у него на шее, потом уцепилась за локоть и велела. — Потрите цепочку.
— Потереть? Зачем?
— В письмах вы говорили, что все знаете, но ничего не видели. Вот и пойдемте смотреть.
— На что? — растерялся Хоррибл.
Каладрия пожала плечами и крепче стиснула его локоть.
— На мир.
Хоррибл вспомнил о зубной щетке, оставшейся в саквояже в гостинице вместе со сменной парой носков, а еще о том, что взял отгул всего на один день.
— А это надолго? — уточнил он и нервно потер шею.
В следующую секунду оба с негромким хлопком исчезли в облаке сверкающей пыли.
* * *Озриэль прикрыл дверь ректорского кабинета и собрался двинуться по коридору.
— Сир Ирканийский!
Он обернулся, остановился и смущенно кашлянул.
— Профессор Амфисбена.
Молодая женщина, чуть запыхавшись, остановилась напротив и неловко перехватила указку, едва не ткнув ему в глаз.
— Я слышала, вы уходите из Академии?
— Да, только что забрал документы. — Он потряс папкой, и золотистые кудряшки собеседницы удрученно поникли, даже полоски на костюме побледнели. — Но я пока не решил, стоит ли уходить насовсем, поэтому взял академический отпуск: подумать, разобраться с планами на будущее, а там… поглядим.
— Мне всегда казалось, что вам не слишком нравится факультет, хотя ваши гаммы на музыкальных стаканчиках поистине виртуозны. Возможно, просто стоит перевестись на другой?
Тут проходящий мимо Мадоний Лунный подмигнул Озриэлю. Принц вообще внезапно появлялся в самых неожиданных местах, причем как-то естественно, между прочим.
Озриэль проводил его взглядом и покачал головой:
— Нет, если и вернусь, то только на свой. Признаюсь, я недооценивал силу искусства.
