Макс Фрай - Жалобная книга
– «Наедине» – это как? – изумляюсь.
– Не знаю. Трудно сказать. Все было странно. Она что-то такое проделала, какой-то неуловимый, незначительный на первый взгляд жест – Знак, что ли, вроде нашего? – и мы вдруг оказались наедине. Тотальное уединение вдвоем, когда для меня весь мир состоял лишь из ее лица и голоса, а ее миром, надо думать, был я… Знаешь, на самом деле эта Мататара вовсе не старуха. И вряд ли просто ведьма. Она – нечто большее. Не знаю – что. Не богиня же, в конце концов…
– Почему нет? – ухмыляюсь. – Индия – страна чудес. Там боги и должны бы ходить босиком по улицам городов или даже открывать рестораны национальной кухни. Самое то.
– Вот прямо сейчас не нужно надо мной смеяться, ладно? Потом, если захочешь, посмеешься. Мне и так трудно рассказывать.
– Прости. Я не смеюсь, но все равно прости. И ведь знаю, что самые важные вещи трудно рассказывать, а сам, дурак, перебиваю. Все, заткнулся. Продолжай. Как это было?
– «Как?» – это вопрос, на который у меня нет ответа. Как-то «не так» – вот тебе самое точное определение. Я и не помню-то толком ничего, кроме нашей беседы. Потому что разговор, каким бы диковинным ни казался, – он и есть разговор, дело привычное. А все остальное было настолько не похоже на хоть что-нибудь знакомое… Ладно, все это интересно, но вряд ли очень важно. Важно то, что она мне рассказала… Начало, кстати, было впечатляющее, что да, то да! «Так и знала, что ты не демон, а просто человеческий щеночек», – говорит. Представляешь?
– Человеческий щеночек? Смешно звучит. Нелепо и трогательно. Точно ведь богиня… Ну ладно, ладно, Бодхисаттва какая-нибудь. Не знаю я толком тамошнего пантеона, поэтому – все, молчу. Мол-чу! Где у тебя чашки? Сейчас отколочу твою посудину, и можно будет разливать.
– Варежку возьми, над плитой. А чашки сейчас дам. Так вот, потом эта… это… существо, с которым я остался наедине, вполне доходчиво объяснило мне, чем, собственно, занимаются накхи. Мы с тобой, в частности.
– Хочешь сказать, ты прежде этого не знал?
– Хочу сказать, что прежде я знал, мягко говоря, не все. Я знал, что нужно делать и как. Знал, чего ни в коем случае нельзя и что вполне возможно. И еще думал, будто знаю, зачем это нам нужно. Победа над временем, накопление богатого персонального опыта в кратчайшие биологические сроки, стремительное индивидуальное развитие за счет интенсивного бытия и все такое прочее… Думаю, мы все примерно одинаково это себе представляем. Так ведь?
– Ну… Да, пожалуй. Примерно так…
– Так вот, – вздыхает. – На самом деле дело обстоит совсем иначе.
Он умолк, прикрывшись кофейной чашкой. То ли формулирует, то ли просто наслаждается напитком. Я, по крайней мере, использую паузу, чтобы сожрать бутерброд. Забегались мы с Варей сегодня, заплутали в каменной московской тайге, на обед было у нас по чашке кофе, на ужин – мечтательное обещание себе: «Вот приедем домой и уж там-то…»
А дома телефон этот трескучий. И, следовательно, никакого ужина.
– Ты вот что, – говорит наконец Юрка. – Имей в виду: то, что я тебе сейчас скажу, будет очень похоже на полную чушь. И ты от нее, скорей всего, отмахнешься. Я бы и сам с радостью отмахнулся – если бы вот так, с чужих слов… Проблема в том, что для меня это, уж прости за пафос, откровение. Всякая информация, полученная в столь невероятных обстоятельствах, – откровение. Надеюсь, такие вещи ты понимаешь.
– Я тоже надеюсь, что понимаю, – говорю. – С трудом представляю твои «обстоятельства», но верю: это было нечто из ряда вон выходящее. Вид у тебя вполне всклокоченный… Ты, по правде сказать, сам на себя не похож.
– Надеюсь, что так. Меньше всего на свете я теперь хочу быть похож сам на себя… Ты дожуй, пожалуйста. И сядь. Ага, вот так.
– Думаешь, сознание потеряю? – ухмыляюсь.
– Скорее уж поднимешь меня на смех. Станешь ржать, подавишься, не дай бог. Так бывает.
– Всякое бывает, – откликаюсь эхом. – Рассказывай, я уже проглотил. И смеяться вряд ли буду. Не думаю, что эта загадочная бабка травила тебе свежие анекдоты.
– Чего не было, того не было… Мне объяснили вот что. Дескать, любая человеческая жизнь – это, грубо говоря, подготовка к смерти, своего рода тренировка духа – как-то так. Ну, это как раз вполне общеизвестная телега… Из нее логически проистекает, что есть только одно важное дело у всякого живого существа: закалиться настолько, чтобы выстоять перед натиском смерти…
– Выжить в момент взрыва, – подсказываю. – Ну да, нужен очень хороший внутренний клей, чтобы сохранить себя в этот миг.
– Совершенно верно. Откуда ты знаешь?
Он изумленно меня разглядывает, словно впервые увидел. Недоверчиво качает головой, кажется, хочет спросить: «Да ты ли это?» – но понимает, что такой вопрос прозвучит совсем уж дико.
– Ну, не то чтобы именно «знаю». Просто довольно много размышляю о смерти. И других расспрашиваю при случае. Пытаюсь разобраться. Я ведь не говорил тебе, что однажды, когда еще не был накхом, почти случайно заглянул в собственное будущее?.. Правильно, я никому, кроме Михаэля, об этом не рассказывал – звучит как полная чушь. Обстоятельства тогдашние пересказывать долго, да и не к чему, просто имей в виду, очень похоже на твою ситуацию, когда даже полная, казалось бы, чушь не может быть ничем иным, кроме как «откровением»: обстоятельства больно уж невероятные…[15] Так вот, времени у меня, судя по всему, до весны следующего года. А дальше – темнота. Полная неизвестность. Смерть? Честно говоря, не знаю. Но похоже на то…
– Вот оно как, – Юрка глядит на меня с сочувствием и неподдельным интересом. – Да, у тебя куда более серьезные причины охотиться на чужие судьбы, чем у всех нас, вместе взятых… Плохо дело.
– Ну, не обязательно именно «плохо». Во-первых, нет гарантии, что я непременно помру. Мало ли что, вдруг вот возьму да и просветлею, как Будда какой, – смеюсь. – Потому и тьма, что непостижимое это состояние для нас, неразумных приматов… А во-вторых – ну да, ты прав. У меня серьезные причины охотиться, и я люблю это дело, так что следующая весна светит мне ох как нескоро! Все, в общем, в порядке.
– Дело плохо потому, – печально говорит он, – что я-то как раз собрался уговаривать тебя бросать эту охоту. Ну, не то чтобы всерьез уговаривать. Я неплохой манипулятор, но с тобой у меня вряд ли что-то получится…
– С какой стати – отговаривать?!
Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидал.
– Видишь ли, – мягко говорит он, – я выяснил, что наше, так сказать, участие в чужой жизни куда более разрушительно для человеческого сознания, чем можно себе вообразить. Мне это объяснили. И показали – не спрашивай как. Сейчас не смогу воспроизвести, но тогда мне все было совершенно очевидно… да и до сих пор вполне очевидно, только я не могу пересказать. Тебе придется просто верить мне на слово. Или не верить – это уж как получится.