Час Черной звезды - Малинин Евгений Николаевич
– Ну вот, господа явились…
– Господа?! – резко повернулся к ней Вотша. – Чьи господа?!
– Да наши господа, Бамбаракушка, – невесело усмехнулась Барба. – Мы же на землях западных волков живем, им за это и платим…
Вотша вдруг почувствовал, что задыхается, и медленно выпустил из груди застоявшийся воздух.
«Западные волки… – уже спокойнее подумал он. – Как же я до сих пор не спросил, кому принадлежат эти земли!»
Он, не совсем понимая, что делает, повернулся, словно бы желая уйти в дом, но тетушка Барба тихим строгим голосом приказала:
– Стой, где стоишь! Ничего страшного не будет!
Всадники и повозки продолжали двигаться в сторону деревни по колее, а двое волков двинулись напрямую, перемахнули через плетень и неторопливо трусили по грядкам прямо к стоявшим недалеко от дома Барбе и Вотше. Когда они оказались шагах в трех, Барба медленно, с непередаваемой торжественностью поклонилась и пропела своим звучным голосом:
– Доброй вам охоты, многогранные. Пусть ваша добыча будет обильна!
Вотша поклонился вслед за хозяйкой дома и вдруг заметил, что волчьи лапы помяли и частью поломали только что высаженную им рассаду. И тут в его груди неожиданно поднялась волна ярости на многоликих, испоганивших его труд. Он выпрямился… но сказать ничего не успел, его опередила Барба. Словно почувствовав, что Вотша готов сорваться, она быстро проговорила, указывая на него:
– А это, многоликие, мой новый ученик, сын моего брата, по прозванью Бамбарак! На наречии западных медведей так называют колотушку для выколачивания пыли из ковров.
Оба волка остановились и ощерили клыки, то ли улыбаясь смешному имени, то ли проверяя новичка на смелость. Но Вотша уже успел взять себя в руки, снова склонившись в учтивом поклоне, он чуть хрипловато пробормотал:
– Доброй вам охоты, господа. Пусть будет обильна ваша добыча!
Волки продолжали внимательно рассматривать Вотшу, а тот стоял совершенно неподвижно, опустив глаза к земле. Наконец оба многоликих потеряли к нему интерес и двинулись прямо через огород Барбы в сторону дальнего плетня, отделявшего усадьбу травницы от соседей. Повозки и всадники между тем повернули от леса и двигались мимо плетня к деревенской улице.
Вотша и Барба продолжали стоять неподвижно, пока повозки многоликих не скрылись за соседним домом, а затем старушка негромко сказала:
– К старосте поехали. Ты поправь потоптанное, а я пойду приготовлю откуп. Утром будут собирать!
– Какой откуп, тетушка? – не понял Вотша.
– Травки да зелья, Вотушка, – неожиданно назвала его настоящим именем Барба. – Многоликие тоже иногда болеют. – Она махнула рукой. – Вот и завтра наверняка страдать будут. От перепитого да от перееденного… Да от… усталости. – Она опять махнула рукой. – Ладно, не в первый раз и не в последний! Занимайся огородом, да на улицу не высовывайся.
Тетушка Барба вдруг внимательно посмотрела в лицо Вотше и с каким-то надломом в голосе добавила:
– Особенно когда стемнеет.
Вотша, не совсем понимая сказанное и не зная, что ответить, лишь беспомощно улыбнулся, а Барба повернулась и, чуть сгорбившись, став совсем маленькой, направилась в сторону мастерской.
А темнеть начало скоро. Уже через час Вотша был вынужден закончить работу в огороде и, собрав инструмент, направился к мастерской. Там он застал тетушку Барбу у огромного плетеного короба с откинутой крышкой. Она аккуратно ставила в этот короб небольшие глиняные посудины, наполненные различными снадобьями, перекладывая их клоками сена. Вотша поставил инструменты на место, а затем подошел к коробу.
– Может быть, я могу помочь, тетушка Барба?
Его предложение прозвучало неуверенно, старушка в ответ, не прерывая работы, покачала головой:
– Нет, Вотушка, это я должна сделать сама. Ты лучше ступай в дом и позаботься об ужине.
Когда на небе проклюнулась первая звезда, они сели за стол. Ужин, как всегда, был легким, так что вечерняя трапеза надолго не затянулась. После ужина тетушка Барба начала убирать посуду, а Вотша вышел во двор, под ночное небо, встал, прислонившись к углу домика, и поднял глаза к темному небу. Позади него темный иззубренный абрис леса закрывал небосвод чуть ли не до половины, зато впереди и по бокам на темном, отдающем в фиолетовое небе рассыпались мириады звезд. Вотша скользнул взглядом по этой сверкающей россыпи… и вдруг замер. Прямо напротив него, словно выглядывая из засады, приподнялся оранжевый, пылающий торжеством глаз Волчьей звезды!
«Она нашла меня!.. – возникла в голове Вотши оторопелая мысль. – Она привела сюда волков!»
Он вдруг вспомнил, как давно он не видел в небе Волчью звезду!.. Не видел или… не замечал?! Неужели он мог забыть о ней! Неужели он мог… не замечать ее!
И в этот момент с дальнего конца деревеньки, оттуда, где находился дом старосты, донесся крик… Странный, полупридушенный, он напоминал скорее хрип отчаяния, чем вопль ярости или призыв о помощи. Вотша напрягся, ожидая повторения этого крика, но над деревней снова повисла тишина. Несколько минут изверг вслушивался в эту тишину, а затем тело его расслабилось, и он медленно двинулся к входной двери дома.
Вернувшись в дом, Вотша увидел, что тетушка Барба уже управилась с посудой и теперь, сидя за столиком, перебирала семена, определяя по каким-то, только ей известным приметам годные и отбрасывая в сторону испорченные. Услышав, что Вотша вернулся, она подняла голову и быстрым движением руки указала ему на небольшую кружку, стоявшую на противоположном конце столика:
– Вот, выпей-ка перед сном!
Вотша, привыкший повиноваться своей названой тетке, молча подошел к столу и взялся за ручку кружки. Однако поднять ее он не успел, над деревней снова взвился крик. Чуть громче предыдущего, он был наполнен такой душевной болью, что рука Вотши невольно замерла. Крик смолк, и вдруг, словно эхо отзвучавшего крика, к ночному небу поднялся тоскливый волчий вой!
Ноги у Вотши вдруг стали ватными, он быстро поднял кружку и сделал глоток. Глотку обжег густой, горький, странно… шершавый напиток!
– Пей все!!! – Голос тетушки Барбы прозвучал словно приказ, и рука Вотши дернулась сама по себе, пытаясь выполнить его, но… Но он усилием воли остановился, посмотрел на свою наставницу и покачал головой:
– Нет, тетушка, я пойду к себе, лягу и тогда выпью!
– Хорошо, – неожиданно согласилась Барба. – Только выпей обязательно!
Вотша кивнул и направился к двери, ведущей в заднюю комнату.
Оказавшись у себя, он не стал зажигать лампу, пристроенную на стропилине. Он знал свой чердак достаточно хорошо, чтобы в темноте пройти к своей постели, скинуть куртку с рубахой и улечься. Вот только пить настой тетушки Барбы он не стал – просто поставил кружку на пол рядом с изголовьем. Немного поворочавшись под легким одеялом, Вотша лег навзничь и снова прислушался к накрывавшей деревню тишине… Вот что-то прошуршало по крыше… Вот из лесу донеслось хлопанье крыльев… С противоположного конца деревни донесся неясный шум, похожий на громкий разговор нескольких мужчин, спустя десяток минут этот шум разбился на несколько более тихих шумов, словно бы расходящихся в стороны друг от друга. Один из них явно приближался. Обостренный слух Вотши вычленил этот шумок из всех остальных расплывчатых звуков ночной тишины – в сторону дома тетушки Барбы медленно направлялись трое. Они шли неторопливо, словно прогуливаясь, и негромко переговаривались на ходу…
Вотша чуть приподнялся в постели, он вдруг ясно понял, что идут за ним!..
Но он ошибся. Они остановились довольно далеко от домика Барбы, еще немного поговорили, а затем свернули в сторону, к одному из домов деревни. Через несколько секунд до слуха Вотши донесся громкий стук в дверь и зычный крик:
– Эй, изверг, открывай, гости дорогие пожаловали!
И почти сразу же последовал ответ:
– Прошу, господин, прошу!.. Какая милость, господин, прошу… Все мое – ваше, господин!..
Голоса смолкли.
Вотша снова откинулся на подушку – шли не за ним, он, похоже, вовсе не интересовал многоликих. Они просто… гуляли… веселились!..
