Другая половина мира - Ахманов Михаил Сергеевич

Шагая рядом с Итаррой, он оглянулся: воины шли за ними в боевом строю, по двое, щитоносцы с копьями прикрывали стрелков, а у тех арбалеты были уже взведены, и сумки с железными шипами переброшены на грудь. Каждый нес еще топор либо одиссарский клинок, слегка изогнутый на конце; за ремнями сапог, под правым коленом торчали рукояти метательных ножей, на запястьях шипастыми змеями свернулись браслеты.

Итарра, молодой таркол, перехватив взгляд Дженнака, усмехнулся:

— Ты сказал, мой господин, что мы пришли с миром, но не слишком ли наш мир тверд, тяжел и остроконечен? Он похож на лапу лесной кошки, ненадолго спрятавшей когти.

— Выбор между миром и войной зависит не только от нас — ведь мир даруется сильным, Итарра! Лесной кот силен, и всякий пожелает с ним не ссоры, но дружбы. А кто захочет подружиться с кроликом?

— Я, — произнес таркол с полной серьезностью. — Дома, на циновке трапез, кролик мой лучший друг. Особенно если подан он с земляными плодами, с фасолью или с перцем… Тут он мне первый приятель! Чего не скажешь об этом проклятом кейтабском пекане! — Итарра облизал губы, вздохнул и с грустью поник головой. — Не надеюсь я на мир, пресветлый наком, — заметил он спустя некоторое время. — Нет, не надеюсь…

— Почему?

— Человек — что зверь: чужих не любит! А мы здесь чужаки… И день сегодня грозен, день войны, не мира. Наш день! — Он вскинул стиснутый в руке топор.

Отряд уже продвигался в лесу, и перед Дженнаком теперь маячила лишь мощная спина сеннамита да раскачивался железный посох, который тот нес на плече. Песчаная почва сменилась плотной землей, следы от челнов почти исчезли, зато обнаружилась тропинка, довольно широкая и прямая. Животные не оставляют таких троп, размышлял Дженнак, вспоминая недавние странствия с Илларом-ро, лазутчиком-шилукчу, и преподанную им науку. В южных болотистых джунглях и в северных лесах звериная тропинка вьется меж стволов, уходит то вправо, то влево, петляет, возвращается назад, огибает холмы, протискивается сквозь заросли и неизменно выводит к воде. Лишь человеку подвластны ровные линии, лишь человек рубит деревья и жжет кусты, желая спрямить путь, и построенные им дороги могут привести не только к воде, а куда угодно.

Например, на поляну.

Она открылась за неширокой лесной полосой, и Грхаб сразу же настороженно замер, сбросив с плеча свое оружие. Дженнак придвинулся к нему, встал рядом; его люди призрачными тенями скользили слева и справа среди деревьев, почти незаметные в своих коричневых доспехах. Не звенел металл, не трещали сучья, и не было слышно команд Итарры, но за пять или шесть вздохов отряд изготовился к бою: копья опустились, щиты приподнялись, длинные шеи самострелов с клювастыми головками развернулись к поляне.

Этот покрытый травой откос тянулся на двести локтей, упираясь на востоке в скалы или каменистые холмы; на одном из них было выбито углубление, нечто вроде просторной ниши или неглубокой пещеры. От нее козырьком отходил навес, крытый пальмовыми листьями и подпертым десятком неошкуренных столбов, так что сам навес и углубление в склоне холма представляли собой единое целое, странную хижину без пола и трех стен — и, разумеется, без входных арок. Ни очагов, ни лож, ни занавесей, ни циновок, ни ковров… Только какие-то длинные темные бревна, лежавшие на земле, под пальмовой крышей.

— Лодки, — сказал Грхаб, прищурившись. — Лодки! И трава, видишь, примята… Ну, балам, сколько народу тащило эти челны?

Теперь прищурился Дженнак.

— Их там не меньше десятка… Если челны легкие, из коры или шкур, то нужно сорок или шестьдесят человек, а если выдолблены они из древесных стволов, так вдвое больше. Иначе их не перетащишь!

— Хмм… верно! А люди где? Как думаешь? — Грхаб стиснул навершие посоха огромным кулаком, уложил на него подбородок и уставился куда-то в сторону, будто и лодки, и навес над ними перестали его интересовать.

Дженнак оглядел крутые скалистые склоны холмов. Это был тот самый хребет, сложенный из розоватого гранита и напоминавший, по словам О’Каймора, майясский город. Казался он невысоким, но хватало здесь и казенных глыб, и остроконечных пирамидальных пиков, и осыпей, и трещин, и пещер. Люди же могли скрываться где угодно, на вершинах или на склонах за гранитными валунами, а еще в каких-нибудь тайных подземных убежищах. Однако, присмотревшись, Дженнак заметил довольно широкую расселину справа от навеса с лодками. Быть может, там начинался каньон, выходивший, скорей всего, на другую сторону каменистой гряды, в места, которые с моря не разглядишь.

— Ущелье, — сказал Дженнак. — Люди ушли в ущелье.

— Или засели там и поджидают нас, — добавил сеннамит. — Ущелье, балам, всегда ловушка! Клянусь Хардаром, лучше туда не лезть — слишком мало у нас воинов. А вот поглядеть поближе стоит.

— Стоит, — согласился Дженнак и повернулся к внимательно слушавшему Итарре. — Расставь людей, таркол!

Это заняло недолгое время. Четверо спрятались на опушке, защищая тыл; десяток — готовые к стрельбе арбалетчики и прикрывавшие их копьеносцы — выдвинулись на сотню локтей вперед, взяв под прицел пещерку с лодками; остальные, сдвинув щиты, направились к расселине вслед за Дженнаком. От лодочного навеса к ней вела широкая полоса примятых трав, и было ясно, что прошло здесь не меньше полусотни человек, как раз столько, сколько требовалось, чтобы перетащить легкие челны. Они походили на лодки эйпоннских дикарей из Страны Озер — каркас из прутьев, покрытый корой, три-четыре распорки да грубые весла, лежавшие на дне.

Бросив на лодки беглый взгляд, Дженнак решительно зашагал к ущелью. Воины расступились, пропуская его, и теперь лишь один Грхаб шел рядом, раскачивая в огромной руке свой посох. Каньон начинался между двух обрывистых холмов, и по дну его вела натоптанная тропинка; склоны ущелья были крутыми, с выпирающими из земли гранитными ребрами, но почти всюду опытный скалолаз сумел бы забраться наверх. Отличное место для засады, промелькнуло у Дженнака в голове.

Он встал посреди тропинки, инстинктивно ощущая, как чужие взгляды обшаривают его от подошв сапог до гребня шлема. Казалось, некто, притаившийся за камнями, выбирает: послать ли стрелу в лицо, поразить ли копьем незащищенное предплечье или швырнуть в живот метательный топор. Последнего, правда, Дженнак не опасался: его кожаный доспех был гибок и прочен.

— Ты поосторожней, милостивый господин, — пробормотал Итарра, взглядом приказывая щитоносцам прикрыть вождя. Но Дженнак покачал головой и протянул руку к ближайшему из воинов:

— Дай мне копье! Попробую поговорить с ними на киншу… если в этих камнях и в самом деле кто-то прячется…

— Он поднял двузубое копье повыше — так, что его граненые наконечники засверкали в солнечных лучах, — затем резко послал его вперед, словно проткнув невидимого врага; и всякому было ясно, что в руках у него оружие. Медленно и не спеша он снова поднял пику, перевернул ее остриями вниз и с силой всадил в землю. Затем резко ударил по древку и, когда копье упало поперек тропы, наступил на него ногой. Не просто наступил, а потоптался; теперь любой человек, даже не знающий киншу, понял бы, что у пришельца добрые намерения.

Эта пантомима завершилась универсальным мирным жестом: ладони раскрыты и направлены вперед, согнутые руки подняты перед грудью. Завершив ритуал, Дженнак уселся на пятки и замер в ожидании, чуть приподняв голову. Грхаб за его спиной пробормотал:

— Пустое дело, балам, клянусь своим посохом! Людям понятнее язык силы, чем мирные жесты.

Прошло семь или восемь вздохов, которые Дженнак отсчитывал про себя, но ничего не изменилось; все так же розовели перед ним каменистые склоны холмов, лежало у колен поверженное копье, а чуть позади стояли Грхаб с Итаррой: наставник- опираясь на свой железный посох, таркол — в напряженной позе, приподняв секиру к плечу.

Затем в воздухе что-то свистнуло, взметнулся посох Гхаба, раздался сухой треск, и на землю, к ногам Дженнака, упал перебитый напополам дротик.