Валентин Маслюков - Жертва
К концу дня все выбились из сил. На крутых подъемах Золотинка подталкивала повозку вместе с мужчинами и так вымоталась, что уж ни слова не говорила, а тяжело дышала и глядела под ноги, то и дело стряхивая с бровей пот. Случай остановиться на привал представился лишь после того, как ущелье, где вилась дорога над пропастью, расширилось, обращаясь в долину. Вереницы беженцев сворачивали к пустынному ложу ручья, люди бросались наземь в изнеможении.
— А ты хороший товарищ, — произнес, отдуваясь, Лепель, когда лошадь стала.
Ты хороший товарищ, отметил он словно бы с удивлением — недоверчиво. Словно что-то ему тут открылось, когда увидел посеревшее от разводов пота лицо девушки с заострившимся носом, огромные запавшие глаза… приоткрытые в дыхании губы.
Да Лепель и сам выглядел не лучше — с чего бы ему выглядеть лучше? Но Золотинка лишь глянула, ничего ему не сказала.
От ручья открылись заслоненные прежде кручами горные просторы, ближе, отчетливее подступил Меженный хребет со смятыми, подпирающими друг друга вершинами. Они различались в истонченном сухом воздухе необыкновенно ясно, но чем дальше, тем больше теряли естественные оттенки, расцвечивались синим и розовым. Только по этим холодным тонам и можно было догадаться об открытых глазу расстояниях.
И Золотинка вздрогнула, словно от неожиданности, когда распознала среди безжизненных развалов рукотворную каменную твердыню. Крепость ушла в тень от ближней кручи, которая поднималась выше самых высоких башен и шпилей; только в сравнении с вполне постижимыми размерами крепости и можно было уразуметь подавляющий взлет скалы, которая укрывала замок от вечернего солнца. Природа гор накладывала отпечаток и на творение человеческого искусства: крепость врастала в камень. Глухая стена, извиваясь на разных уровнях, заворачивала в себя черепичные крыши, строения и стоящие особняком башни. На голых склонах холма светлым узором различалась проложенная петлями дорога.
Это и был Рукосилов Каменец.
Однако ни у кого уже не было сил на последние, оставшиеся до убежища версты — люди, кони, ослы спускались к ручью, чтобы напиться, и тут оставались. У кого сил хватало, вяло двигаясь, палили костры из сухого чертополоха, чудовищные заросли которого в рост человека стояли по долине застывшим лесом.
Час спустя в окружении немногочисленных приближенных проехала, не останавливаясь, простая повозка с принцессой Нутой. За нею с окаменевшим лицом, уставя взор в землю, протрусил на лошади Юлий в шапочке с обращенным вниз перышком. Никто не поднялся приветствовать царственных особ, разве что находил приличным оглянуться. Нуту сопровождали старцы. А мессалонские воины, немного продвинувшись по дороге, тоже свернули к воде и к зарослям чертополоха.
Мессалоны, по видимости, были последними: они прошли и дорога опустела. Несколько сот человек разбрелись по бесплодной горной долине — не больше тысячи, видно. Это и было все, что осталось от многолюдного боевого стана. Это-то и был свадебный поезд Нуты. Ряды мессалонов тоже заметно поредели, но только чужеземцы и сохраняли еще некоторый воинский порядок. Утешительно было видеть их железную толпу на входе в долину, где дорога сваливала вниз, на восток.
Первый раз, кажется, за время повального бегства тревога покинула людей, осталась только утомление. Поевши разведенной в воде муки, прикорнула и Золотинка, Лепель подложил ей циновку, она благодарно глянула и уснула.
Дурной сон ее дурно и кончился: среди криков и железного лязга. Все скопище усталых людей оказалось на ногах, в ужасе взирая, как хлынувшая в долину конница сшибает и топчет не готовых к отпору мессалонов.
Скоро зрителей не осталось: кто сразу пустился наутек, кто с молчаливым ожесточением собирал разбросанную на стоянке рухлядь, кто бежал, кто скакал на неоседланной лошади. Скоморохи, на счастье, не распрягали коня — заскрипело вывернутое под самые дроги колесо, мужчины хватались за спицы, толкая телегу вверх по осыпи щебня и дресвы. Только Тучка не откликался, как Золотинка ни кричала, озираясь. Задыхаясь от усилия, Пшемысл заметил мимоходом, что Тучка оправился с Галичем на тот берег ручья.
— Налегке-то ничего… уйдут.
Мессалоны в устье долины отправились от растерянности и отбросили разъезд курников — тех было не много на первый случай, а мессалонов — сотни полторы заброшенных в чужую страну, сплоченных опасностью витязей. Курники осадили назад, да только никто уж не верил в спасение — дорога, сколько открывалась она глазу, полнилась потерявшими голову беглецами, громыхали телеги, двуколки, ревел скот.
— Тучка! — напрасно взывала Золотинка. Испуганный голос ее тонул среди брани, лошадиного ржания и свиста плетей, терялся в скрипе осей и чьих плачущих причитаниях. Сильно попорченная и стесненная осыпями дорога не могла вместить всех разом, беглецы двигались лихорадочными рывками, мешая друг другу, и малейшая задержка вызывала ожесточенную перебранку.
Замыкающий отряд мессалонов, который только единственно и сдерживал противника, сплотился и тоже отступал — из-за поворота катилась лавина вражеской конницы. Закованные в железо всадники следовали за мессалонской пехотой шагом, отпустив противника от себя на полет стрелы. То и дело лихой наездник поскакивал по крутой осыпи, пытаясь обойти отряд, — лучники стреляли. За дальностью трудно было различить выстрел, но по тому, как шарахался конь, пригибался верховой, Золотинка живо ощущала горячность мгновения. И вот, больно зацепленный стрелой, всадник вывернулся из седла, конь понес и умчался, сбросив на камни тело.
Что было дальше, Золотинка не видела — повозка покатилась под уклон, тряско западая в промоины, и скоро мессалоны пропали за горным склоном. В другую сторону открылся замок Рукосила, он словно приподнялся и вырос в размерах, можно было разобрать ворота рядом с приземистой башней и цепной мост. Разбросанная петлями дорога спускалась к скученной у подножия крепостного холма деревне, и снова начинала подниматься, до замка оставалось еще в общей сложности версты три, Голова непомерно растянувшегося обоза уже спустилась к деревне, а здесь, в хвосте, образовался затор и вспыхнула потасовка. Крикливая ватага навалилась сбросить под откос телегу с подломившейся осью. Едва успели обрубить постромки и вывести лошадь, как телега накренилась над обрывом, съехала как-то боком, судорожными толчками, ткнулась оглоблями и опрокинулась. К разбросанной по откосу утвари поспешно спускались женщина и мальчик. Совершившие этот подвиг возчики бежали по своим подводам, засвистели кнуты, все покатилось, побежало, набирая ход.
