Михаил Ишков - В рабстве у бога
Удивительно, на картине сквозь июльскую зелень все резче и отчетливей начинали проступать апрельские снега, длинные узкие проталины. Блеклое летнее небо вдруг обернулось сияющей весенней синью. Деревце на склоне принялось поигрывать — то сбросит листву, то оголится. Изображение плавно перетекало из одного времени года в другое. Внезапно я увидел оба состояния природы одновременно. В этот момент мне удалось разглядеть в утробе горы черный овальный плод. Он просматривался с трудом; вглубь, в древние граниты, от него уходила тонкая пуповина. Подземные ходы, по которым мне когда-то довелось расхаживать, обнимали непонятное образование, которое никак невозможно было признать за космический корабль. Разве что фламатер свернулся в исходное яйцо. Каким же образом звездолет извергал из себя койс, биороботов, прочую техническую чертовщину? Ну, это второй вопрос! Главное — фламатер был на месте, и я добрался до него. Это внушало оптимизм.
Наконец снега одолели летнюю теплынь, изображенную на полотне — берега Джормина оделись в свежайшей белизны покров. Удивительная раздвоенность исчезла. Что же представляла из себя эта картина? Что это за художественное изображение, способное отражать смену времен года?
Я не успел обдумать этот вопрос, как из-за ближайшей седловины начало наползать подсвеченное изнутри, желтое с прозеленью облако. Спустя несколько минут оно начало расслаиваться, свиваться в гирлянду покрытых слезящимися ячеистыми оболочками шаров.
Шары вращались, натыкались друг на друга, ежесекундно меняли размеры, наконец, начали обрастать перепончатыми крыльями. Комковатая нечисть принялась вытягиваться, россыпь мелких пузырчатых выпуклостей постепенно превратилась в крючковатые загогулины. Это же когти! Следом на фоне белого снега образовалась вытянутая, с длинными усами, змеиная голова. Она с натугой харкнула — из пасти вывалился сгусток пламени, который тут же, коснувшись снега, с шипением угас.
Исполинский дракон оседлал седловину хребта, подошву которого огибал Джормин. Чудовище, собравшись с силами, рыгнуло — длинный язык пламени протянулся к людям, застывшим посередине речной долины. Они сразу попадали в снег. Дракон сделал шаг в их направлении, неуклюже перевалил через седловину — чешуйчатый хвост тянулся за ним — вновь дохнул огнем. Сразу заполыхали прибрежные заросли, от закрашенной поверхности картины ощутимо пахнуло жаром и смрадом. Царевич Георгий, махонький, с ноготок, поднялся, в руках у него блеснуло лезвие волшебного меча.
Я не верил глазам — все происходившее напоминало рисованную иллюстрацию, сцену из детского фильма… Для полноты впечатления не хватало только музыкального сопровождения — чего-нибудь звучно-героического, бравурного. Фанфар наконец.
Георгий между тем укрупнился до своей сказочной величины, меч его достал небольшое перистое облачко. Рассек его… Царевич, ломая ногами лед, сокрушая ивняк, двинулся навстречу дракону. В этот момент до меня донеслись едва слышимые аккорды. Я прислушался — это же марш дальней бомбардировочной авиации нацистской Германии. Полет валькирий!.. Бой с драконом все отчетливее обретал признаки театральной постановки. Инопланетный режиссер упустил только одну деталь — у рыцаря не было коня. Этим скакуном всегда был я. Теперь царевичу предстояло сражаться пешим.
Что-то во всей кутерьме было не так. Зачем музыка? Неужели фламатер даже на таком расстоянии способен улавливать мои мысли? Он и теперь руководствуется ими, спасаясь от прибывших на вертолете загонщиков? Облава приближается к закономерному концу? Еще несколько минут и стрелки-хранители, спрятанные в засаде, откроют огонь? Это будет последний бой фламатера? Тогда синклит ди выбрал неверную тактику. За каких же варваров он нас принимает, если решил устрашить людей драконовой ипостасью! То ли дело танковая атака! Раздавить их гусеницами!..
В следующее мгновение очертания дракона дрогнули, смазались. Его тело вновь распалось на шары, которые резво раскатились по заснеженному склону. Внезапно обзавелись гусеницами, орудийными башнями, ощерились дулами пушек. Сходство с «тиграми» было потрясающим. Более того, в разворачивающемся для атаки строю нашлось место и тридцатьчетверкам, и Т-70-ым.
Меня трясло как в лихорадке, я не мог справиться с нахлынувшим торжествующим ликованием. Танки — это пустяки. Даешь боевые роботы! Гусеничные машины на мгновение остановились, начали подрастать, облекаться в уродливые человеческие формы, обзаводиться конечностями. Вот первый механический монстр задрал правую лапу — оттуда ударил лазерный луч, выжег пятно на снегу.
Между тем я различил, как гневно исказилось лицо Каллиопы. Она приняла божественный вид, взмахнула рукой. Ужас пробрал меня — здесь, в окрестностях Джормина, ей был подвластен каждый камешек, каждая струйка воды. Каждый корешок, семя, веточка… Я вмиг прозрел — она была готова на все и, сообразуясь с передаваемыми мной ментальными картинами, была способна в мгновение ока покончить с фламатером. Стоило прервать пуповину, связывающую яйцо с утопленным в гранитные слои ядерным реактором, и пришельцы будут обречены. В этом смысле было достаточно небольшого локального сотрясения почвы, смещения подстилающих пород…
Волна тоски накатила на меня, неподдельной, презирающей слова. Мне было знакомо подобное состояние — я испытал его в темные глухие ночи, когда чьи-то кошмарные, прерывистые сны бродили по заиндевелым подземным коридорам. Я улавливал их обрывки, искал в них ответы на глупейшие вопросы, на которые был способен мой опрощенный рассудок, пытавшийся докопаться до «истины».
Истина была совсем рядом, просто в неё было трудно поверить, поверить себе, своим ощущениям, древнему началу, которое было заложено в нас. Я имел дело с одряхлевшим до предела существом. Шесть с половиной миллионов лет не шутка даже для подобного могучего организма. Ему давным-давно следовало отправиться на покой, перестать менять ипостаси, обзавестись сподручной для подобного возраста внешностью, поселиться в уютном домике, ковыряться в саду, похваливаться перед соседями урожаем каких-либо диковинных фруктов. Посещать встречи ветеранов, на досуге заняться мемуарами, время от времени перезваниваться с капитаном, знахаркой, начальником вооружений, спорить с библиографом.
Вместо этого фламатер и синклит до сих пор находились в строю. Даже теперь, когда очевидной стала угроза их уничтожения или, что ещё страшнее, захвата плоти изнывающими под бременем молодости и энергии дикарями, они не могли покинуть окоп. Фламатер из последних сил отбивался от нас, насылал пугающие картинки, прятал шифровальные коды, технические диковинки, крал людей — пытался сохранить верность присяге. Он не имел права живым попасть нам в руки! Кто знает, что ещё предпримут эти ненасытные варвары? На какую хитрость они способны. Он уже приготовился к смерти, потому что самым страшным наказанием для него был плен. Этого унижения он не мог перенести…
