Патриция Брей - Первое предательство
Почти все силы ушли на то, чтобы сдержаться и не начать умолять о добавке.
Потом охранники развернулись и так же бесшумно, как и вошли, удалились, оставив пленника в темноте. Возможно, именно в этом заключалось наказание Нериссы. Оставить умирать от голода и жажды, разрешая делать только один глоток жидкости, чтобы продлить страдания.
Жестокое испытание, однако у монаха крепла уверенность, что многие узники умирали смертью не менее мучительной.
По некоторым веским причинам императрице наверняка хотелось понаблюдать за его страданиями, насладиться тем мигом, когда он станет умолять о милости и перестанет узнавать своего мучителя.
Часы тянулись. Джосан слышал крики, доносящиеся из пыточных комнат, на сей раз женские. Неужели это дама Аканта или леди Исобель. Дважды темнота освещалась быстрыми вспышками фонарика, когда стражники проходили мимо камеры. Во второй раз он отчетливо услышал странные звуки, будто кого-то или что-то тащили по каменному полу тюрьмы, однако выглянуть в коридор у него не было возможности, поэтому догадки остались неподтвержденными.
Во рту все пересохло, а живот сводило от голода. Про-шел день, а может, два, когда он ел в последний раз. Время теперь не имело значения. В конце концов монах услышал шаги и долгожданный звук поворачивающегося в двери ключа. Он поднял голову и уставился на выход. На сей раз брат готов умолять, если это поможет добыть ему ценный глоток воды.
В комнату вошла императрица Нерисса в сопровождении четырех солдат.
Джосан открыл рот, но из него вырвалось лишь жалкое хрипение.
По сигналу правительницы стражник подошел к пленнику и протянул бурдюк. Монах с удовольствием сделал большой глоток и понял, что вода разбавлена вином. Смотритель оказался терпеливым, позволив выпить, сколько хотелось, прежде чем отобрать мехи. Двое других отстегнули кандалы, и только железная хватка солдат удерживала Джо-сана от падения.
Они выволокли узника на середину комнаты, где тот стоял, покачиваясь перед спокойным взглядом императрицы. Он не сомневался, что женщина видела все, начиная с обмоченной туники и заканчивая дрожью в вывихнутых конечностях.
— Ты довольна моим видом?
Джосан ожидал удара за дерзость, но, к его удивлению, ничего не произошло.
— Я не хотела этого, — ответила Нерисса.
— Как раз наоборот, думаю, здесь ничего не происходит без твоей указки. Ты удовлетворена моим унижением, или это как раз то, что ты планировала?
— В мои намерения не входило держать тебя здесь так долго. — Ответ императрицы мало напоминал извинение.
Монах заметил, что правительница не испытывает совершенно никакого дискомфорта, находясь в камере. Словно она находилась на празднике в императорском саду, а не в сырой тюрьме, вместилище человеческих страданий.
— Я сдержал слово, — напомнил ей брат.
— Да, ты прав. — Императрица обошла его кругом, но узник слишком устал, чтобы следить за движениями. Когда она вновь заговорила, голос ее прозвучал за спиной: — В какой-то степени можно тебя поблагодарить за все суды, которые проводятся сегодня. Когда я увидела список арестованных, то подумала, что ты меня разыгрываешь, разоблачая всех тех, кого я считала верным.
Джосана поразила, что Нерисса так свободно разговаривает перед охранниками, а потом понял, что на мужчинах форма без отличительных знаков. Должно быть, они из команды дознавателей Низама и наверняка слышали секреты и похуже.
— Уверен, Фаррис смог тебя убедить.
Нерисса обошла его и снова посмотрела ему в лицо.
— Фаррису было много чего сказать. И Ренато, и Аканте, и даже Сальвадору, которого вытащили из постели больного, чтобы объяснить свою роль в заговоре. Без сомнений, другие тоже подтвердят свою вину, как только у нас появится время их допросить.
— А что с леди Исобель? Императрица нахмурилась.
— Она ускользнула от солдат, отправившихся ее арестовывать, и уплыла на своем корабле, прежде чем мы закрыли порт.
К своему удивлению, Джосан почувствовал облегчение. Возможно, просто потому, что она молода, к тому же женщина, и монах жалел ее, хотя Исобель этого и не заслуживала. В конце концов, именно она ненамеренно оказалась ответственной за его судьбу, поскольку их встреча открыла присутствие изгнанника на острове Тксомина. Золото Федерации поддержало восставших, а советы седдонийки вдохновили их на жестокость и насилие.
— Многие из опрашиваемых также упоминали брата Никоса, хотя его не было среди них, — продолжала Нерисса. — Не потрудишься объяснить его роль?
Вино, выпитое узником, ударило прямо в голову, видимо, как и предполагалось. К счастью, он ожидал вопрос и уже подготовил ответ.
— Я искал встречи с братом Никосом, и когда нашел, просил его устроить встречу с тобой, как это уже известно. Затем воспользовался предложенной помощью и убедил конспираторов собраться, сообщив, что Никос нашел ключ к твоему разрушению, — сказал он. — Что касается истинных предпочтений брата Никоса, то я оставляю тебе прерогативу выяснить все самой.
Джосан не упоминал магии и о роли Никоса в событиях первого восстания. И не жалость его остановила и не остатки преданности, которую монах когда-то чувствовал по отношению к главе ордена. Скорее он сделал это из-за дружеских отношений с остальными членами Братства, являвшимися настоящими учеными, репутацию которых запятнали и очернили бы действия лидера. Да, глава Братьев заслуживал любого наказания, которому бы подвергла его императрица, но остальные — нет.
— Что ты приготовила для меня? — спросил монах. Он устал перекидываться с ней словами, будто ударами шпаги.
— Сначала думала о смерти, — ответила Нерисса. — Хорошей смерти от меча, но слишком красивой для такого предателя, как ты.
— А теперь?
— Теперь я у тебя в долгу.
На мгновение Джосан даже перестал дышать, почувствовав проблеск надежды.
— Я принесу тебе любую клятву, какую только захочешь. Если ты меня отпустишь, я покину Икарию и больше никогда не вернусь назад. Ты больше никогда обо мне не услышишь.
Монах с удовольствием похоронил бы себя в библиотеке Ксандрополя до конца жизни, в безопасной анонимности жизни ученого. Или, если Нерисса не позволит, он мог бы жить где угодно, где она укажет. Годы ссылки научили довольствоваться малым. Ему не нужна жизнь ученого или принца, пускай только позволят жить.
— Я не могу отпустить тебя.
Голос правительницы звучал совершенно искренне, будто она прекрасно осознавала, что убивает надежду, появившуюся в нем.
— Понимаю, — ответил Джосан. Правительница склонила голову набок.
