Джонатан Кэрролл - Белые яблоки
– Прошлое неизменно, ведь оно уже состоялось. – Изабеллу понесло: она рассуждала вслух, все больше увлекаясь. Голос ее сделался громче, она говорила все быстрей и быстрей. Вскоре горожанке стало трудно следить за ходом ее рассуждений. – Оно словно бы умерло, но это не мешает ему возвращаться и мешать нам идти вперед. Оно воздвигает препоны нашему настоящему… и нашему будущему. – Она указала пальцем на крышу, не отводя взгляда от своей слушательницы. – Все эти камни, что она в меня бросала, – они из моего прошлого. Случись такое раньше, меня это непременно заставило бы остановиться.
Она смолкла, чтобы перевести дух, и толстухе удалось вставить:
– Но как вам удалось поднять эти тяжелые камни?
Изабелла взглянула на нее с недоумением:
– Что?
– Камни, как вы ухитрились их туда забросить?
– Простите, мне пора. – Изабелла повернулась и зашагала прочь.
– Так это фокус, да? – неслось ей вслед. – Нас снимают для телевидения? – Лицо женщины просияло, и она принялась с надеждой озираться по сторонам, но никаких съемочных групп поблизости не оказалось и она разочарованно продолжила свой путь.
Изабелла, опередившая ее всего на несколько шагов, обернулась и снова ткнула пальцем в ее сторону:
– Не позволяйте прошлому сбивать вас с того пути, который вы избрали. – Двигаясь по тротуару спиной вперед, она охватила ладонями оба запястья и тряхнула руками, как будто пыталась освободиться от наручников. – Оно всегда стремится связать вам руки. Держитесь с ним настороже! – С этими словами она повернулась и прибавила шагу.
Толстуха, все еще надеясь, что где-то поблизости прячется оператор с камерой, снова огляделась по сторонам, но по улице сновали лишь обычные пешеходы, и она со вздохом побрела прочь. Мысли ее обратились к капустному супу, который она собиралась сварить себе на обед.
Во все время своего краткого общения обе женщины смотрели друг на друга и не обращали внимания на то, что творилось на крыше дома. Они не видели блондинку, которая подобралась к краю и, размахнувшись, швырнула в них еще один булыжник. Впрочем, это им ничем не грозило. Стоило ей разжать руки, как тяжелый камень утратил свой вес и свежий ветер, который как раз искал, чем бы ему поиграть, унес его ввысь, словно воздушный шарик.
Когда Изабелла постучала костяшками пальцев в окно машины, Скотч оторвался от своего занятия – он кормил Хитцела паштетом из гусиной печенки – и нажал на кнопку. Услыхав щелчок замка, Изабелла подошла к правой дверце.
– Вы уже вернулись? Быстро, однако!
Она взяла у него картонную тарелочку с паштетом. Хитцел терпеливо наблюдал с заднего сиденья, как его обед переходит из одних рук в другие. Изабелла отщипнула маленький кусочек и протянула псу. Тот стал медленно жевать, наслаждаясь вкусом лакомства. Прежде чем предложить ему следующий кусок, Изабелла взглянула на тарелку.
– Наверное, лучше было бы сказать ей: «Не позволяйте своему прошлому добавлять в гусиный паштет соевый белок!»
Скотчу, хотя он понятия не имел, о чем она говорит, идея пришлась по душе.
– Вот это верно! Вкусы со временем меняются. Помню, когда был мальчишкой, я обожал сыр «Домашний», а теперь меня от него просто мутит. Видеть не могу!
Изабелла отдала собаке остатки паштета, Скотч тем временем завел двигатель, и машина тронулась. На Рингштрассе, вместо того чтобы ехать прямо, он вдруг свернул налево.
– Куда мы едем? Ведь Винсент ждет меня в кафе «Диглас»!
– Планы изменились. Нам следует доставить вас в аэропорт.
– Но почему? Винсент теперь там?
– Нет, в Америке. Вы полетите к нему.
– Я совсем недавно туда прилетела.
– Знаю, но сейчас это для вас единственная возможность снова там очутиться. Понимаете, стоило нам пересечь бульвары, как мы оказались в настоящем времени. И я больше не могу прибегать к помощи магии. Вот только это и удалось наколдовать для вас напоследок. – Он вытащил из кармана билет на самолет и паспорт, который она оставила на столике в прихожей квартиры Винсента.
Она приняла подарок, благодарно кивнув и с тоской подумав об ожидавшем ее двенадцатичасовом перелете.
– Откуда у вас мой паспорт?
– Хитцел принес. Возвращался за ним. Поэтому так и проголодался.
Изабелла повернула зеркальце заднего вида, чтобы взглянуть на Хитцела. Тот безмятежно вылизывал шерсть.
– Выходит, вы не сомневались, что я вернусь, Скотч?
– Это же было очевидно! Вы смело приняли бой с тем, что вас прежде так пугало и заставляло трусливо прятать голову в песок.
До чего же приятно было слышать такую щедрую похвалу из его уст! Изабелла чувствовала, что краснеет, но ей было плевать на это.
– Спасибо, а почему Винсент не в кафе?
– Потому что он попал в серьезную автомобильную аварию и сейчас находится в коме. Врачи молчат, не дают никаких прогнозов.
МОЙ АУММ
Этрих стоял на сцене. Публика реагировала на его шутки взрывами такого бурного, неистового веселья, что ему приходилось делать все более долгие паузы между монологами – надо было дать зрителям успокоиться. Впервые он почувствовал, что добился расположения аудитории, когда пересказывал анекдот о Сатане, штампующем почтовые конверты. Это всегда угадывается безошибочно. Почти как с женщиной, за которой начинаешь ухаживать: если твои первые слова бывают встречены улыбкой, значит, порядок, тебя принимают благосклонно. А еще на это указывает слегка вытянутая вперед шея – значит, они приятны для слуха. И руки, свободно лежащие на коленях или подлокотниках кресла, а не скрещенные на груди, чтобы бессознательно отгородиться. Такого рода знаки – именно то, чего ищет глазами любой исполнитель. Публика и правда подобна женщине, открывающейся тебе навстречу.
Это было одно из его излюбленных сновидений, и, когда бы оно его ни посетило, на следующее утро он просыпался бодрым и полным энергии. Разумеется, в состоянии бодрствования он вполне отдавал себе отчет, что никогда не смог бы стать актером, но во сне блестяще справлялся с этим амплуа.
– Вы никогда не задумывались, друзья мои, почему высоким женщинам нравятся коротышки? – Теперь он собирался произнести несколько своих коронных острот, это была самая смешная часть его программы.
И если уж его с самого начала так хорошо принимали, то дальше все пойдет как по маслу. Аудитория, можно сказать, у него в кармане.
Он отступил на шаг от микрофона и потер ладони. Следующую довольно долгую часть монолога надо было произнести в быстром темпе, чтобы публика не заскучала. Но стоило ему снова подойти к микрофону, как кто-то из зрителей поднялся на ноги. Этрих еле сдержался, чтобы не завопить: «Сядьте! Вам придется по вкусу то, что я сейчас скажу! Ну потерпите еще пять минут, успеете пописать! Вот, послушайте…»
