Виктор Кувшинов - Лэя
— Если бы только разбойники! — и, крякнув, осушил залпом стакан, оставшись сидеть с кислой миной на своем грубом лице.
Что-то его явно расстраивало в их нынешней подконвойной. Женька потихоньку стал отводить разговор от опасной темы и нести всякую лабуду о том, как он мечтал пойти в военные, но ничего не вышло. Капитан, вспомнив о своих обязанностях, распорядился отнести наверх еду на троих. Женька почти одновременно схватился за живот и стал разыгрывать острый приступ диареи. Потом пожаловался на якобы съеденную днем какую-то тухлятину, подсунутую ему по дороге подлыми селянами, и, извинившись, припустил наверх за лекарством, которое якобы было у него с собой.
Сам же, рассчитал время своего старта сразу после полового, поднимавшегося с подносом наверх.
Проходя к себе в комнату, он с удовлетворением заметил, куда слуга внес поднос.
Его же ждала процедура, которая была ненамного приятнее сидения на горшке.
Вытащив из-под кровати ночную вазу — классический атрибут средневековых гостиниц, как земных, так и сэйларских, он с жестоким остервенением стал потрошить Заров и, по-совместительству, свой желудок, нещадно засовывая руку в рот. К счастью, рвотный рефлекс — он и на Сэйларе рвотный, так что, скоро из него шла только желчь. Удовлетворившись содеянным, Женька, срочно закрыл крышкой горшок и схватил кувшин с водой, сделав несколько больших глотков. Большая часть потребленного алкоголя была в горшке — что и требовалось доказать. К тому же, он не сомневался в зеленоватости своего вида после проделанной физиопроцедуры, что только добавляло естественности в его роль несчастного путника, пораженного недугом в живот и, как следствие, пониже спины. В общем, он был готов плести свои сети дальше.
Весь вечер так и прошел в беседах с нечаянными друзьями-врагами и беганьями, по гальюнам, расположенным в разных углах двора, с несколько извращенной целью опустошения желудка от излишков алкоголя. Зато, когда вторая смена солдат, уже пьяная и сытая, сидела за столами, он точно знал комнаты, где располагались капитан, и солдаты. А самое главное, он понял, где находилась Лэя! Стоя в полнейшей темноте двора, он наблюдал за мерцающим светом в трех окнах на втором этаже. Вдруг свет в одной из комнат периодически стал становиться слабее и ярче.
Это не могло быть ничем иным, как сигналом ему. Его умница (как бы Лэя не сердилась на это прозвище, она, все равно, его умница!), видимо затеяла какую-нибудь игру с Хлюпом и свечкой, в надежде помочь Жене определить их месторасположение.
В конце концов, Женька тихо сидел в своей комнате и вслушивался в звуки, доносящиеся из коридора. Солдаты просто не могли долго гудеть внизу, так как назавтра их ждал очередной, сумасшедший по своим темпам, перегон. Для начала операции Женька выбрал время перед самым звездным рассветом, надеясь, что в этот момент его оппоненты по военным искусствам будут в самых сильных объятиях Морфея, ну или другого божества, ответственного за сон в округе Сэйлара. Он перебирал возможные приемы устранения соперников и остановился на ударе в сонную артерию.
Он прощупал пульс у себя на шее — вроде бы кровеносный сосуд был на месте и у сэйлов. Удар лучше было бы наносить не в полную силу — убивать без причины простых служак ему не улыбалось. Он походил по комнате, отрабатывая удар и несколько других подстраховывающих приемов. Главным его оружием была молниеносность и тишина.
Женька еще пару раз выходил в коридор, жалуясь стоявшим, вернее сидевшим на посту солдатам, на несуществующие проблемы с животом. К моменту икс, выйдя тихонько из комнаты, он с удовлетворением отметил, что в здании воцарилась тишина, нарушаемая только пьяным храпом, доносившимся из-за некоторых дверей.
Дойдя до лестницы, он обрадовался еще больше — один из постовых спал, притулившись в дальнем конце коридора. Подойдя к единственному, оставшемуся на посту сэйлу, Женька расслышал заливистое тарахтение сразу в несколько дырок, доносившееся из капитанской и солдатских комнат. Постовой понимающе ухмыльнулся и тихо спросил:
— Что опять погнало?
— Опять! — расстроено шепнул Женька, подойдя к постовому и, через мгновенье, прислонил уснувшее тело к стенке. Второй служака, так и не успев проснуться, перешел на более глубокий уровень сна. "Господи, хвала всем ангелам, а в особенности, Булю! Что бы я делал без этой китайской убийственной школы?" — Женька методично претворял свой план далее в жизнь, подняв с пола ночник и войдя к капитану. Под его рукой храп поочередно прерывался во всех комнатах — Женька только надеялся, что это не навсегда. Наконец, тылы были зачищены. Оставалась одна дверь. Самая опасная. Если монах не спит, то связанная Лэя находиться под серьезной угрозой.
Собравшись в комок, Женька пулей влетел в комнату — на подоконнике стоял ночник, под ногами оказалась подстилка со спящим Хлюпом, справа была кровать, на которой лежала Лэя. "Где монах?!" промелькнула, как молния, мысль. Лэя опять спасла положение, крикнув ему только одно слово: "Сзади!" Одновременно, по ее взгляду, он понял, что ему в спину уже наносится удар и, слава китайским технологиям, он, на пределе восприятия, чисто рефлекторно, провел, пусть и несколько неуклюже, но даже слишком удачно, кульбит, одновременно начав падать и разворачиваться с заносом ноги на уровень головы предполагаемого соперника. В результате нож только разрезал ему рубаху, а вот его нога, слегка подправленная им на излете, со всего маху ударила монаху куда-то под челюсть. Удар был настолько страшен, что не спящие участники представления услышали только треск ломаемых костей и глухой стук тела влипающего в косяк двери. Туловище монаха, как тряпичная кукла сползло на пол, и его голова неестественно завалилась назад.
— Ты ему шею сломал! — испуганно шепнула Лэя, медленно осознавая, что второй раз в жизни является причиной смерти, происходящей прямо у нее на глазах.
— Да, — подтвердил Женька и, тупо глядя на скукожившееся мертвое тело, сделал быстрое медицинское заключение. — Повреждения, явно не совместимые с жизнью! — За дурацко-бодренькой шуткой он старался спрятать страх перед содеянным. Но не остывающая ярость не давала осознать весь ужас совершенного поступка. Поэтому он хладнокровно схватил нож, валявшийся на полу, и стал осторожно разрезать путы на руках и ногах тихо плачущей Лэи. Разрезав веревки на руках, он яростно, словно оправдываясь, воскликнул:
— Что эти гады с тобой сделали?! — ее атласная шерстка на запястьях была вся перетерта.
— Брось! — всхлипывала Лэя. — Отрастет! Как я испугалась за тебя!
Лэя подняла руки к нему, но кисти повисли, не слушаясь хозяйку. Женька схватил ее руки и стал их целовать. Заметив, что Лэя морщится от боли, сказал:
