Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены
— Выдержит. Эти твари крепче, чем кажутся… вот, уже до ста пятидесяти упал, еще пару минут продержится, а больше и не надо. И все-таки я против использования живого существа для управления энергополем… ненадежно как-то.
— Пульс сто… другого способа нет. Без сенсора система не работает… пульс почти в норме, можно увеличивать.
Жуткий диалог, жуткое место.
— Тройную… норма…
— Красная тревога! Красная тревога! — Завизжала Тора женским голосом, в котором проскальзывали истеричные нотки. — Красная тревога, прорыв периметра! Это мятеж!
Несколько секунд молчания, которое нарушил первый голос:
— Ты… тварь… думаешь, тебе все сойдет с рук? Не приближайся! Назад, я сказал, иначе я нажму… Назад! — Вопль резанул по ушам, а тело с неприятным стуком упало на пол.
— Потом я совсем проснулась. Больно было, я плакала, а все равно было больно. Почему они любят делать больно?
— Не знаю.
Мне бы тоже хотелось получить ответ на этот вопрос, а еще выбраться отсюда, желательно живой.
— Наклонись, — приказывает Тора, и я послушно наклоняюсь, детские пальчики ощупывают шрамы и рубцы, их прикосновение неприятно, но оттолкнуть руку Торы я не решаюсь. А она заботливо интересуется.
— Болит, да?
— Болит.
— Ты тоже плакала, но никто не пришел?
— Да.
— Знаю, я слышала. Я спрятала солнце. Когда ты плакала, мне тоже было больно.
— Прости. И спасибо.
Говорю это совершенно искренне, потому что верю, что Тора помогла мне, что дождь — ее подарок, ведь на небе не было желтой звезды.
— Пожалуйста, — отвечает она. — Я не могу это исправить, потому что здесь ничего не происходит, а там, где происходит, я ничего не умею. Зато я умею строить двери, — Тора улыбается и дергает себя за косичку. — Это просто, смотри.
Она, прикусив губу, пристально вглядывается в гладкую, выкрашенную буро-зеленой краской стену, и прямо на моих глазах на стене вырастает дверь, самая обычная, точная копия той, через которую мы прошли, спускаясь в подвал.
— Пойдем, — говорит Тора и дергает за рукав. Иду. Дверь открывается с раздражающим скрипом, а за ней… белая строгая комната, низкий столик и фарфоровые чашки, ваза с вареньем и надкушенная булочка.
— Хочешь еще чаю?
Машинально киваю. Значит, все двери создавала Тора?
— Да, — говорит она, наливая в чашку кипяток. Фарфоровый чайник исходит паром, и Тора держит его на вытянутых руках, ей тяжело.
Ей не может быть тяжело, так как ее не существует, вернее, не существует Торы-ребенка, а… кто же тогда? Машина? Болезненная иллюзия? Одна из тех, что видят перед смертью.
— Нет, — Тора ставит чайник на стол и белые завитки пара исчезают.
— Что «нет»?
— Я не иллюзия и ты не ум…мираешь, — слово она произнесла с явной неприязнью.
— Ты мысли читаешь?
— Мысли? Я просто слышу. Иногда так, как сейчас, иногда иначе. Ты тоже умеешь слушать, но в одну сторону, по ниточкам, вот по этим, — Торина рука замирает в миллиметре от нити, связывающей меня с Рубеусом, я не знаю, как такое возможно, ведь сама связь по определению бесплотна, вернее, не то, чтобы бесплотна, но… это чистой воды энергия, а как можно увидеть энергию? Но Тора видела, а я чувствовала, что стоит ей захотеть, и нить связи разорвется точно так же, как рвется самая обыкновенная нитка.
— Когда здесь, — Тора все-таки касается нити, и та отвечает на прикосновение болезненным звоном, от которого в моей голове вспыхивает огненный шар.
— Когда ты говоришь здесь, то я слышу очень хорошо, — как ни в чем ни бывало продолжает Тора, хорошо, хоть руку убрала. Прихожу в себя медленно, а у чая появляется неприятный металлический привкус.
— Значит, ты слышишь?
Она кивает, намазывая кусок булки вареньем. Тягучее, мутно-розовое, оно капает на белоснежную скатерть, и Тора, поддев каплю пальцем, слизывает.
— Раньше не сразу слышала, потому что не было этого. Как оно называется?
— Связь.
— Смешно. Раньше была другая связь, теперь эта. Тоже хорошо. Я и других слышу, таких, как ты, и других, похожих на тех, что внизу выключены, но только которые включены. Их много и здесь, и там, где далеко. Есть место, откуда слышно… но ты же не знаешь слов?
— Не знаю.
— И хорошо. Их плохо слушать. Тяжело. Хорошо, что они с другой стороны. Раньше я никого не пускала, но теперь если немного, то можно… — Тора вздыхает, и косички забавно вздрагивают. Я тоже вздрагиваю, рефлекторно. — Тот, который пришел первым, был злой, он предложил плохую игру.
— И все-таки, что ты с ним сделала?
Тора пожимает плечами, морщит нос и, слизав с пальцев розовые капельки варенья, отвечает:
— Дверь. В узле. Это тоже игра, но ему вряд ли понравится. Когда узел — угадать сложно, слишком много мест в одном связано.
— Я не понимаю.
— Глупая, — упрекает Тора. — Это совсем просто, смотри сюда.
Ее пальчики скользят по воздуху, и тот покорно расцветает многомерной паутиной. Нити ядовито-желтые и агрессивно-красные, благородно-синие и умиротворенно-зеленые… нити толстые, как канаты, и тонкие, как настоящая паутина. Чем пристальнее я вглядываюсь, тем больше их становится.
— Когда дверь создаешь, нужно слушать, куда она идет. Здесь и здесь, — Тора легонько касается толстых, похожих на золотые цепочки, лучей, — легко, прямые, видно, что дверь откроется на другом конце, понимаешь?
— Да.
— А вот если здесь, — пальчик упирается в забавный клубок, из которого торчат разноцветные обрывки, — тогда не угадаешь. В узлах они начинаются и заканчиваются, может здесь, может в другом месте, я пока не поняла, но я стараюсь.
— И что будет, если создать дверь в узле?
— Ну, она откроется в другом узле, но где и когда он будет… или был… мне нравится на них смотреть, правда, красивые?
— Правда.
Моргаю, и нити исчезают, это хорошо, в центре разноцветной паутины я чувствовала себя весьма неуютно.
— Я думаю, что узлы, они все наружу, а линии — это здесь. Твою дверь я по линиям делала.
— Ты умница.
Тора краснеет, но видно, что похвала ей нравится. К черту, машина или нет, но она — живая, настолько же живая, как и я.
— Не бойся, — она смотрит снизу вверх. — Ты хорошая. И красивая, даже теперь красивая. Все-таки я наверное стану такой же. Но потом, со временем. Хочешь, я научу тебя строить двери?
Глава 10
Фома
День как день. Ранние заморозки высеребрили степь, предупреждая людей о грядущей зиме, и люди внимают предупреждению. Их вера ослабла, уступая место страху, который в свою очередь порождает сомнения. Пока робкие они замаскированы под вопросы, которые с тихим шепотом переползают от одного костра к другому. Но скоро люди осмелеют настолько, что станут задавать эти вопросы вслух. Если бы в степях было чуть больше еды… или топлива… или хоть что-то, из чего можно построить дома… и если бы Януш не заболел.
