Александр Золотько - Слепцы
– Пойду я, – сказал Рык и встал.
Его качнуло, Кривой подхватил бывшего вожака, проводил до выхода, помог надеть тулуп, нахлобучил шапку. Лошадь и сани уже были готовы: ее с вечера не распрягали, только овса насыпали. Не обращая внимания на мороз, Кривой раздетый вышел вслед за Рыком, постоял, пока сани не скрылись за деревьями.
Каждый раз он ожидал, что Рык задаст, наконец, свой вопрос. Спросит. Ведь не просто же так приезжает он раз в полгода на постоялый двор к Кривому. Но каждый раз Рык спрашивал все какую-то ерунду и, напившись, уезжал до восхода солнца.
А вон уже и край неба отметило красным – пора и постояльцев поднимать.
Кривой вернулся в дом, хотел было пройти к комнатам да стукнуть в дверь, но услышал, что там уже проснулись, закричали, загалдели…
Кривой торопливо, насколько позволяла плохо гнущаяся нога, прошел на кухню, прикрыл за собой двери, прижался лбом к стене и замер, зажав уши руками. Он не мог этого слушать. Ему хотелось кричать и биться головой о стену. Может, потому и Рык уезжал так поспешно. Может. Хотя… Не только из-за этого.
Кривой ждал, сцепив зубы. Ждал-ждал-ждал-ждал…
Потом в кухонную дверь постучали. Громко, чтоб даже Кривой расслышал сквозь шум в ушах и скрип зубов.
– Да, – отозвался Кривой и вышел в обеденную.
– Мы уезжаем.
– Хорошо, – ответил Кривой, отводя взгляд.
– Что-то передать Вралю?
– Передай, что все у меня в порядке. И у Рыка – тоже. Пьет много, когда ко мне приезжает. А как он там у себя дома – не ведаю. Но постарел сильно. Руки трясутся. Недолго ему осталось. Так и скажи, – помолчав, добавил Кривой.
– Скажу.
– Ну… – Кривой протянул руку. – А ты-то как?
– Что как?
– Как у тебя дела, Хорек?
– Давно меня Хорьком не называли… – усмехнулся Хорек в усы.
– Пятнадцать лет уже, – напомнил Кривой.
– Пятнадцать лет… Все хорошо у меня, – сказал Хорек. – Жена здорова, тяжела по третьему разу. Младший сын бегает, играет. Старший… У старшего все тоже хорошо.
– Хорошо… – протянул вслед за Хорьком Кривой. – А только что уехал Рык.
Хорек промолчал.
– Который раз приезжает. Может, хочет, чтобы ты с ним заговорил. Ты ж после той ночи с ним так ни разу и словом не перемолвился. И письмеца не передал. Он же…
– Он поступил правильно. Тогда, в Долине, он действительно спасал княжество. И мою жизнь спасал. И правильно он все сказал. Нельзя весь мир спасать. Нужно выбрать что-то, что останется для тебя нерушимым. Для него это было слово. Для меня…
– Тоже слово, – закончил за него Кривой. – Ты же тоже не можешь от своего слова отступить, я же тебя насквозь вижу. Ты улыбаешься, про своих детей рассказываешь, даже вон про старшего – что хорошо все у него. У него? Хорошо? Это ты пытался, чтобы тебе хорошо было, чтобы облегчение наступило, откупался от боли своей, от совести откупался ребенком.
Хорек слушал молча, не отводя взгляда.
– Напился я… – жалобно пробормотал Кривой. – Не могу оставить Рыка без компании и напиваюсь.
Хорек молчал. Лицо его было бесстрастным, только между бровей залегла складка.
– Поеду я, – сказал, наконец, Хорек. – Все уже погружено, можно ехать.
Он обнял Кривого, прижался на миг щекой к давно не бритой щеке ватажника и пошел к двери, набрасывая по ходу на плечи серый плащ с волчьим подбоем.
