Яцек Пекара - Меч ангелов (ЛП)
Утро было тёплым, солнечным и безветренным, а вонь столичных трущоб сильнее, чем обычно. Чтобы добраться до дворца епископа, я должен был пройти мимо рыбного рынка и его запах ранил обоняние вашего покорного слуги, который в конце концов привык, что в мире есть и другие запахи, чем аромат роз и примул. На улицах было как всегда шумно и многолюдно. Чаще всего я одеваюсь совершенно обычно, как среднего достатка горожанин, и не вижу причин выставлять на всеобщее обозрение инквизиторские знаки отличия. Но в толчее, когда человека без перерыва толкают, обзывают и осыпают проклятьями, иногда хотелось показать вышитый на чёрном кафтане серебряный инквизиторский крест со сломанными перекладинами. Известно, что вокруг сразу бы тихо и пусто. Большинство людей, особенно те, кто нас не знал (и те, кто узнал слишком хорошо), испытывали перед нами глубокий страх. А ведь мы не были стражей бургграфа или тайной полицией епископа, хватающими наугад людей с улиц и из домов. Мы действовали, как хорошо отточенный инструмент, ударяя лишь там, где нужно ударить. Нас не интересовали мошенничества, кражи, подделки, ба, да даже убийства. Мы искали людей, впавших в ереси, творящих заклинания, подрывающих веру в слова Писания или настроенных против воли Церкви. И, однако, всегда вокруг нас становилось пусто. Корфис, несмотря на то, что я подолгу не платил за номер и обслуживание, на самом деле был доволен присутствию инквизитора, так как благодаря этому его гостиница была одной из самых спокойных в городе. А это, в свою очередь, привлекало клиентов, которые хотели спать, не боясь, что проснутся лишёнными вещей, либо просто не проснутся вовсе.
Хез-Хезрон большой город. Говорят, что здесь постоянно живёт пятьдесят, может быть, даже шестьдесят тысяч человек. Но сколько путешественников, торговцев, бродяг, циркачей, менестрелей, воров, беглых крестьян, ищущих лучшей жизни, или слуг, лишившихся господина, прибывает из провинции и из других городов? Кто знает, сколько людей на самом деле толпится на улицах, в доках, в тавернах и дворцах Хез-Хезрона? Может, сто тысяч, а может, сто пятьдесят? Таким образом, только горстка могла узнать меня в лицо. Мы, инквизиторы, предпочитаем стоять в тени и не бросаться людям в глаза. Из-за этого, как я уже говорил, меня пинали, толкали и проклинали, а какой-то воришка попытался срезать мой кошелёк. Это, наконец, вывело меня из ностальгической задумчивости. Я прижал его, ткнул кинжалом под сердце и бросил обратно в толпу. Он, не издав даже стона, где-то за моей спиной упал на землю, поддерживаемый чьими-то руками. Никто не заметил произошедшего. Вечером патруль городской стражи отправит избавленное от всех ценностей тело в морг, откуда могильщики и вывезут его за стены города на запряжённой волами телеге. Каждую ночь такие телеги, загруженные телами, уезжали за заставы и хоронили в огромных общих могилах всех тех, кто умер от голода, болезней, старости или удара ножом. Это место называли Ямами, и даже я неохотно рискнул бы находиться там после наступления темноты. В случаях убийств редко велось следствие, разве что речь шла о купцах, принадлежащих к гильдии, или дворянах. Ну, и, конечно, священниках. Иногда и университет добивался расследования убийства студента, но те, как правило, были сами виноваты, ибо студенческие братства могли быть гораздо опасней, чем воровские банды.
Я вытер лезвие кинжала и вернул его в ножны на поясе. Убийство людей не было для меня хлебом насущным, но я не видел и причин сожалеть о человеческом мусоре, который бессмысленно толчётся на улицах города. Впрочем, кто наблюдал столько смертей, сколько и я, тот уже становится к ней почти равнодушен. А, кроме того, я был разозлён тем, как относится ко мне епископ, и, возможно, отсюда происходила определённо излишняя поспешность моих действий. В любом случае, я прочитал короткую молитву за упокой души человека, который имел несчастье только что умереть. Что ж, разве этим я не оказал ему услугу? В конце концов, надежда на спасение стоит больше той бессмысленной жизни, которую он вёл на улицах Хеза.
В конце концов, я добрался до ворот дворца, где охранники молча пропустили меня на земли, принадлежащие епископу. Тщательно выметенная аллея тянулась среди высоких кипарисов, отбрасывавших длинные тонкие тени. Я слышал щёлканье ножниц садовника, подрезающего живые изгороди, превращённые в фигуры животных, и тихий шёпот фонтанов. На территории епископского сада воздух был свежим, бодрящим, и его с радостью можно было вдыхать полной грудью. Белый дворец епископа Хез-Хезрона блестел на солнце, а его покрытые серебром купола сияли отражённым светом, словно раскалённые в огне. Канцелярия располагалась в двухэтажном здании, примыкающем западной стороной к дворцу. На лестнице стояли следующие двое охранников, в кольчугах, скрытых под широкими плащами, и с двухметровыми алебардами в руках. Так же, как и предыдущие, они только мельком взглянули на меня и без слов пропустили внутрь. Уже успели привыкнуть к моему виду.
Кабинетсамогоепископанаходилсяна первом этаже,и именно там я каждый день ждал, в помещении внутренней канцелярии. От апартаментов Герсарда меня отделяла лишь пара дверей. Я спокойно уселся на деревянную скамью и кивнул работающему за конторкой писцу.
– Его Преосвященства ещё нет, инквизитор Маддердин, – сообщил он. – И не знаю, будет ли сегодня.
– Что ж, – вздохнул я. – Подожду.
Он кивнулисновапогрузилсяв бумаги, которые образоваливнушительнуюкучуна его столе. Итогдав комнату размашистовошёл некто иной, как самдостойныйканоник. За нимспешилидвоеодетых в чёрноеклириковсбледнымилицами, и каждыйдержал в рукахкакие-токнигии свитки.
