Дмитрий Казаков - Мера хаоса
В углу, привалившись спиной к стене, сидел Авти. Шут выглядел страшно исхудавшим, морщинистая кожа туго обтягивала череп, а во взгляде вместо обычной насмешки читалось только горе.
— А… — из горла вырвалось нечто среднее между всхлипом и кашлем.
И тут на бывшего сапожника лавиной обрушились воспоминания о случившемся: спуск на веревке, лиловый туман, мертвый Родрик, бегство, ре Вальф, вставший на пути чудовища…
— Что, очнулся? — спросил Авти без всякого выражения. — А вот мой сын погиб…
— К-какой сын? — Хорст несколько мгновений вспоминал, что нужно сделать для того, чтобы пошевелить рукой, потом поднял ее и ощупал собственную грудь. Цепочки с амулетом там не было — значит, не привиделось, значит, правда!
— Мой. Погиб.
— Что? — Приподнявшись, Хорст обнаружил, что лежит на куче соломы, а ноги упираются в узкую дверцу. В углу чернело грязное ведро, а кислая вонь, разносившаяся от него, ни на мгновение не дала усомниться в его назначении. — Я его…
И тут догадка ударила в лоб не хуже кузнечного молота.
— Сандир ре Вальф — твой сын? — выпалил Хорст. Это многое объясняло: и странное сходство между командором и шутом, и то подчеркнутое почтение, с которым ре Вальф относился к Авти, и то, почему он ради него готов был пойти на нарушение орденского устава…
— Да.
— Тогда кто же ты?
— Когда-то я звался Автин ре Вальф, — серая маска на лице шута треснула кривой улыбкой, — потом стал братом Автином, а затем просто Авти Болваном.
Хорст почувствовал, что глаза его, потрясенные новостью, готовы отправиться на прогулку в район лба. Благородный человек, ставший шутом, — такое просто невозможно было представить!
— Так что, ваш род прервется? Это тебя печалит?
— У Сандира остались двое сыновей, — покачал головой Авти. — Уже триста лет в нашем роду соблюдается правило — воспитав наследника, мужчина обязан посвятить себя Ордену. Но дети не должны умирать раньше родителей. У тебя нет детей, так что тебе этого не понять…
— Как же… зачем ты стал шутом? — Хорст сел. В теле чувствовалась пьянящая легкость, есть или пить не хотелось.
— Такова судьба всех редаров Ордена, доживших до старости. — Усмешка шута стала горькой. — Расплата.
Хорст ощутил, как бешеным потоком понеслись в голове мысли. Если оруженосцы и послушники ничем не отличались от обычных людей, то редары выделялись необычайной силой и скоростью движений, а также полным отсутствием чувств.
Ясно, что все эти качества они получали при Посвящении — том странном ночном ритуале, который удавалось пережить далеко не каждому.
— Это плата за Посвящение? Но почему именно такая? Почему нельзя придумать ничего иного?
— Голова после выхода за Стену у тебя стала варить чуть лучше. — Авти улыбнулся, но не так, как раньше, во всю пасть, а скупо, не разжимая губ. — Да, это плата за Посвящение, и она может быть только такой, и никакой иной…
— Почему?
— Противостоять внешнему Хаосу обычный человек не в состоянии — слишком много этого Хаоса у него в душе, это поняли давно, еще во времена императора Фендама, создавшего Орден. Идеальный воин должен быть чист, состоять из одного Порядка, и служители нашли способ почти полностью изгонять Хаос из человека.
— Почему бы не изгонять его полностью?
— Если изгнать полностью или хотя бы чуть больше, чем можно, человек умрёт. Какая-то мера Хаоса должна сохраняться всегда, без нее человек перестает быть человеком. Но те, кто прошел через Посвящение, становятся идеальными бойцами Порядка. Они не знают страха и сомнений, не поддаются безумию, которое твари Хаоса сеют вокруг себя. Все было бы хорошо, если бы не… — Авти завозился, устраиваясь поудобнее, с тоской глянул наверх, в оконце.
— …не пришлось рано или поздно расплачиваться за нарушенное равновесие, — оттарабанил Хорст и сам ужаснулся сказанному.
— Да, ты определенно изменился. — Шут глянул на собеседника с удивлением. — Но попал в самую точку. Сколько ни таскай воду на вершину горы, она стечет вниз при первой же возможности. Так и Хаос, задавленный в душе, стремится выпрямиться, и рано или поздно он это сделает. Чем больше лет проходит, тем труднее сдерживать его напор. Душевных сил уже не хватает, и холодный редар, равнодушный к удовольствиям, превращается в безумца, а чаще — в одержимого. Понятное дело, что до этого срока доживают немногие, но Орден всегда почтительно относился к своим ветеранам. Теархи долго искали способ помочь состарившимся соратникам.
— И нашли… — Хорст ощущал, как по спине растекается холодок. Ему открывалась правда, настолько невероятная, что ни один разумный человек в нее бы не поверил. Беда только в том, что Хорст после пережитого и увиденного не ощущал себя разумным человеком.
— Да, нашли, — Авти кивнул. — Был создан так называемый Орден Огня, куда неизбежно переходят редары Ордена Алмаза, дожившие до пятидесяти лет. Для них… для нас нет особого выбора — нести Хаос во внешний мир придется в любом случае, так что лучше делать это добровольно. Причинять боль себе и другим, воровать, насиловать и напиваться, не имея на это никакого желания. Если я или любой другой откажется или по каким-то причинам не сможет этого делать, то неминуемы жуткие болезни и безумие…
Хорст насупился. Теперь стало ясно, почему церковь, несмотря на явную близость бродячих паяцев к Хаосу, сжигала их не чаще, чем обычных людей, и даже защищала по мере сил. Теархам было известно о том, кто щеголяет в дурацких колпаках с бубенчиками и чем именно эти люди занимались раньше.
— А как же ты держался в последние месяцы? Ведь после Стагорна не выступал совсем!
— Все это время я был рядом с несколькими редарами Ордена, сосудами почти чистого Порядка, — лицо Авти вновь омертвело, морщины застыли, как края глубоких ран, — они как бы оттягивали часть бушующего внутри меня Хаоса на себя…
— Так почему же нельзя селить таких, как ты, вдоль Стены? — удивился Хорст. — Тогда бы вы могли жить спокойно, а не бродить по Полуострову, терзая себя и других…
— Нельзя, — шут покачал головой. — Обмен не может быть односторонним. Я частично беру на себя их Порядок, и редары теряют долю стойкости перед миазмами Хаоса. Ну а кроме того, своим существованием, насмешками и издевательствами мы напоминаем людям о том, что Хаос и боль не где-то далеко, а внутри них…
Стало тихо, Хорст услышал, как наверху, за окошком, хрустит снег под чьими-то шагами, а где-то неподалеку пилят дрова.
— Сложно, наверное, из благородного воина, редара, которого всякий уважает, превращаться в шута? — спросил он.
