Гай Юлий Орловский - Мир Трех Лун
— Ого, — сказал я.
— Точнее, — спохватился он, — всему, что сумеешь понять и усвоить.
— Договорились, — сказал я. — Ради этого стоит рискнуть головой, мастер. Вернусь со щитом или на щите!
Он спросил быстро:
— Это что, заклинание?
— Нет, — сказал я с неловкостью, — в моих краях женщины, отправляя мужчин на войну, подавали им щиты и говорили: со щитом или на щите. На щитах приносили павших героев, а со щитами возвращались живые.
— Тогда почему не с мечами? — спросил он.
— Разрешалось потерять меч, — объяснил я, — но не щит. Теряя меч, теряешь возможность убивать, а сохраняя щит, сохраняешь свою шкуру. У нас заботились о жизни своих людей больше, чем старались убить чужих!
Он промолчал, мое объяснение прозвучало как укор, хотя таким не было, просто во мне провякали демократические ценности, говно еще то, но все остальные ценности еще хуже.
Я быстро вышел из лаборатории, пересек большую комнату со слугами, не отвечая на их вопросы, и с такой скоростью сбежал по винтовой лестнице во двор, что закружилась голова.
Во дворе предзакатье, солнце уже на западной части неба, снизилось наполовину. Косые лучи неестественно четко высвечивают мелкие детали, воздух предельно прозрачен, а тени длинные и густеющие с каждым часом.
Фрийд попался навстречу привычно злой и раздраженный, посмотрел исподлобья.
— Куда, по бабам?
— Вообще-то есть дело поважнее, — сказал я. — Даже не знаю, насколько вообще, но для меня весьма.
Он спросил с интересом:
— Какое?
— Остаться в живых.
Он остановился с полураскрытым ртом, а я, больше не обращая внимания на всякую там дворню, раз уж почти первый помощник и партнер чародея, отправился через необъятную территорию дворца к дальним воротам.
Солнце ушло за горизонт, когда я прошел под аркой городских ворот. Еще в городе не зря тайком оглядывался, научен, а там хоть не сразу, но заметил трех, а потом четверых, нет, пятерых мужиков, что идут следом, отпустив меня на пару сот шагов.
Чтобы убедиться в слежке, я сделал пару петель по городу, а когда сейчас вот вышел за его пределы, сомнений уже не осталось. Прятаться им негде, бегут по моим следам пятеро. Все в одежде простолюдинов, на поясах длинные ножи, Двое почти подростки, но трое настоящие матерые волки, битые жизнью, угрюмые, злые, за версту чувствую их жажду догнать и убить двуногую дичь, за которую пообещали заплатить хорошо и щедро.
Не знаю, что их ведет, вряд ли безумная отвага, простолюдины выказывают отвагу и даже мужество, когда защищают свой огород, а за идеалы сражаться их не заставить, если только не доплатить очень даже щедро…
С другой стороны, видят, что уверенно пру в темный лес, а им наверняка сказали, что я там уже был и вернулся с добычей. Так что никакой безумной отваги, простой расчет, где прошел я, дворовый слуга, там пройдут и они, такие сильные и отважные.
Солнце еще не скрылось за горизонтом, как луна уже карабкалась по небосводу, едва заметная, не луна, а призрак, привидение, но теперь налилась грозным блеском, и серебристый свет пришел на смену золотисто-оранжевому.
Я перевел дыхание, на этот раз на небе только один сияющий диск. Хотя один там чаще всего, но для меня, чтобы помешать, могли выскочить все три, а то и четвертая где-то отыскалась бы: почему Господу Богу не подшутить над своим любимцем? Почему я такой везучий, почему тогда не взял две травинки, а то и пучок, мог же, но постеснялся, что ли… Это я и чтоб постеснялся, да самому смешно, но получилось именно так, за что сейчас расплачиваюсь.
Стараясь не оглядываться, я с разбега вбежал в черноту огромных ветвей деревьев-великанов, и сразу же впереди на землю пала странная призрачная тень, похожая на муаровый узор, разукрашенный кровью.
Я невольно поднял голову, трепет пробежал по всему телу: бледная луна, огромная и пугающая размерами, сейчас будто покрыта остывающей лавой, вся багровая и в трещинах, отчетливо видно расплавленное оранжевое нутро.
— Этого не может быть, — проговорил я в страхе, — это же мертвая глыба камня, это же… не могут вулканы вот так сразу везде…
Я опустил голову и ускорил бег, сейчас не о луне нужно думать, не о луне. Если к моему устранению привлечь стражников, то уже не спишешь на пьяную драку простолюдинов. Понятно, кто-то из знатнейших лордов старается обойтись без шума.
Королева будет гневаться, если кто-то из лордов велит убить Улучшателя, потому все тайком, однако видно и то, что королева не всесильна…
Я дважды выскакивал на пригорки и, затаившись, вглядывался в преследователей. Их пятеро, на этот раз все выглядят крепкими и нацеленными выполнить работу, держатся вместе.
Шансов на прямую схватку у меня нет, пятеро задавят моментально, но любая группа передвигается со скоростью самого медленного, потому я все ускорял шаг, есть хорошие шансы оторваться от погони, дорогу почти помню, могу даже попетлять, а им придется в полутьме ползать по земле, отыскивая мои следы…
Еще несколько раз останавливался и рассматривал погоню, что ломится с шумом, способным перебудить весь лес, все-таки пятеро не могут так же тихо, как один, и я чувствовал с тревогой и смутным злорадством, что недовольный лес просыпается от сладкого ночного сна, начинает смутно гневаться…
В одном месте, стараясь ускорить бег, я поскользнулся на косогоре и спустился на спине гораздо быстрее, чем рассчитывал. Рубашка из мешковины выдержала спуск, но под нею кровоподтеки точно проявятся, уже сейчас ноет…
Здесь, между холмами, лунный свет падает с неба прямо и высвечивает каждую травинку, вижу даже ночных насекомых, что торопливо отыскивают плохо спрятавшихся дневных, хватают сонных и тащат в норки деткам на пропитание.
Снова небольшой подъем, а дальше уже настоящий Зачарованный, его отличить легко по картинно огромным могучим деревьям, здесь нет двух одинаковых, каждое дерево создано по уникальному дизайну, и звери, населяющие его от корней до самой верхушки, тоже свои…
Я ускорил шаг, потом перешел вовсе на бег, чувствуя, как во мне пробуждается нечто древнее, питекантропье. Все-таки человек бегал миллион лет, если не больше, вот так, как я сейчас, это было естественное состояние, как сейчас ходить и дышать…
Ноги сами выбирают, куда ступить с разбега, где прыгнуть, где пригнуться на бегу, не останавливаясь, чтобы нависающая ветка с острыми сучьями не выбила глаза.
Дыхание уже приспособилось, и хотя сердце колотится, но чувствую, что вот так на форсаже могу бежать еще долго, никогда бы не подумал, я же дитя асфальта, без дивана и кондишена помру через пару часов…
