Антон Орлов - Сильварийская кровь
В пятый раз Сотрапезников остановили на улице Златых Карет. Трое в серых плащах с капюшонами, с казенными автоматическими арбалетами, сверкающими никелем, и одинаковыми короткими мечами. У всех железные перстни с печатками, подтверждающие особые полномочия.
Заступили дорогу. Холодные многозначительные взгляды из-под надвинутых капюшонов устремлены на Евнику.
– Опять?! – взвизгнула та. – Надоели хуже скипидара под задницей! Да не я это, тьфу ты, я – не она! И не тяните немытые руки, уж лучше я сама себя за волосы оттаскаю!
Несколько раз дернув за растрепавшиеся белокурые локоны, она злорадно осведомилась:
– Вот, видели?! Волосы у меня настоящие, и сама я настоящая – Евника Арбелари, дочь адвоката Арбелари, если это вам о чем-нибудь говорит. Засудить вас за приставания на улице к порядочной девице – это мне раз плюнуть!
Для пущего эффекта она неэстетично харкнула под ноги предводителю серой тройки. Если тот и был шокирован, виду не подал – сделал знак своим подчиненным, и они молча проследовали дальше, рыща взглядами по толпе. Видимо, им было приказано делать свое дело, не отвечая на оскорбления и не ввязываясь в скандалы.
Сотрапезники тоже пошли своей дорогой. Берта шепнула Мугору: «Это кто здесь порядочная девица?!» – но Евника, к счастью, не услышала. Она и без того была злющая: цеплялись каждый раз именно к ней. Пиама Флоранса, Берта и Макрина интереса у серых плащей не вызывали. Видимо, у субтильной белокожей девчонки, которую разыскивали, волосы были короткие, и сыщики каждый раз проверяли, не носит ли Евника парик – самым простым и эффективным способом. Растрепанная, с перекошенными в вызывающей ехидной ухмылке губами, она была похожа на рассвирепевшую ведьму. Еще три-четыре таких встречи – и она без лишних слов выцарапает глаза кому-нибудь из серых.
Загогулины булыжных переулков вывели на безлюдную улицу, погруженную в синеватый послезакатный полумрак. Вдоль противоположной стороны тянулась узорчатая решетка, выкрашенная под серебро, через нее перехлестывали ветви деревьев. Из глубины парка доносились хмельные выкрики, надрывно-мажорная плясовая мелодия.
– Пришли! – объявила Пиама Флоранса. – Кто-нибудь знает, куда и зачем мы пришли?
– Там харч? -хищно щурясь, предположил Сегер, мотнув головой в сторону серебряной ограды.
– Там большой харч! -со значением подтвердила предводительница.- Фраклес, оратор Палаты Честных Граждан, выдает замуж свою дочь. Этот парк и дом, которого отсюда не видно, – ее приданое, и сейчас там идет свадебное пиршество, – она оглядела Сотрапазников горящими глазами, словно полководец, вдохновляющий солдат перед битвой. – Тот самый Фраклес, который не раз пытался протащить закон, по которому нас можно будет хватать и бросать в тюрьму, как обыкновенных нарушителей общественного порядка, а харчевники получат право не пускать нас в свои заведения, словно каких-нибудь вшивых бродяг! Я вас спрашиваю: мы это спустим или нанесем ответный удар?
Сотрапезники поддержали ее одобрительными возгласами. Промолчал один Марек, которому их развлечения нравились все меньше и меньше, а сегодняшняя затея – и подавно.
– Там нас ждет знатный харч!-указав на темный парк, провозгласила Пиама Флоранса.- Там большая жратва! Пошли, перелезем через забор.
– Сделаем не меньше десяти заходов, – вздернув юбку и поставив худощавую ногу на завиток решетки, мстительно усмехнулась Евника.
– Да какие десять – дюжину! – азартно подхватил Мугор. – Думаете, нас на это не хватит?
– Некоторых, у кого кишка тонка, даже на один раз не хватает, – процедила та, метнув презрительный взгляд в сторону Марека.
– У него ребра больные, – заступился за друга полугоблин.
– Сегодня харчатся все, – тоже поглядев на Марека, сказала Пиама. – Полезли, пока нас никто не увидел.
Липовые, яблоневые, вишневые аллеи. Над клумбами порхают садовые эльфы, трепеща прозрачными, как у стрекоз, крылышками. Пруд с лебедями и лилиями – присмотревшись, Марек понял, что и то и другое сделано из белого мрамора и стоит на постаментах, едва приподнимающихся над вечерним водяным зеркалом. Впереди сияют окна двухэтажного дома, видны гирлянды разноцветных фонариков, накрытые столы и толпа гостей.
Приглашенных было много, кое-кто уже разбрелся по парку, и на появившуюся из аллеи компанию не обратили внимания. Среди остальных Сотрапезники не выделялись. Разве что присутствие полугоблина могло вызвать нарекания, но Мугор оделся, как истинный представитель богемы: черная бархатная куртка – потрепанная, но стильная, на шее пышный малиновый бант, усыпанный блестками, на голове лихо заломленный берет, украшенный пером из хвоста попугая («долго я за этой птичкой гонялся, а дело было в парке у маркизы норг Хегераут, я там беседку цветочками разрисовывал», – признался владелец берета Мареку). Вдобавок темные очки скрывают шкодливые раскосые глаза. Пока не начнешь приглядываться, не заметишь, что это затесавшийся в приличное общество гоблин.
Насытившись, Сотрапезники собрались на краю поляны, где группа молодежи затеяла состязания на тренировочных рапирах.
– Ровно дети малые! – бросив на фехтовальщиков снисходительный взгляд, заметила Пиама Флоранса. – Мы не будем в игрушки играть и заниматься глупостями, как эти бездельники. Сейчас блеванем вон там, за кустами, а потом сметем все, что осталось у них на столах!
Забрались подальше, за массив цветущего шиповника, и начали срыгивать харч на клумбу с бархатцами, распугав садовых эльфов. Идея принадлежала Евнике.
Марек отошел в сторону. В последнее время он изнывал от недовольства и тоски, даже Флоранса нравилась ему уже не так, как вначале. Если честно, в глубине души ему хотелось вернуться в Сильварию, и обереги от этого вкрадчивого желания не спасали. Словно траванулся почти насмерть, еле выкарабкался, а теперь так и тянет снова хлебнуть той же самой сладкой отравы. Если совсем честно, он бы так и сделал – когда бы не «я тебе все объясню» , и не родители, которых он вовсе не хотел навсегда бросить, и не мысль о том, что он теперь как будто связан обязательствами перед Шельн, пусть между ними и не было никакого определенного уговора.
Тоска отступала, когда он занимался любовью с Флорансой, болтал с Мугором или слонялся по городу вместе с Сотрапезниками, но стоило остаться один на один с вечерним небом, и ее прохладные серебристые побеги сразу оплетали сердце, а лучи первых звезд прокалывали душу насквозь. В такие моменты закованные в обереги запястья и щиколотки начинали ныть сильнее, словно посылая сигнал: «Ты в опасности!»