Елена Самойлова - Змеиное золото. Дети дорог
— Понял. Обождите немного, пока лошадку запряжем, а я лирху нашу в дом отнесу.
— Обождем. Нам спешить уже некуда.
Змеелов проводил взглядом бородача, скрывшегося в дверном проеме, и неловко опустился на корточки, рассматривая неподвижное, слегка оплавившееся с одной стороны лицо-маску железного оборотня, на котором жили только глаза. Пронзительно-синие, с широким зрачком и едва-едва светящиеся изнутри голубоватым огнем. Наклонился, пару раз прищелкнул пальцами, будто проверяя, жив чаран или уже нет.
— Она придет за тобой, не так ли? — Голос Викториана упал до свистящего шепота. — Ты ведь не за себя дрался, иначе попытался бы сбежать. Очень надеюсь, что ты проживешь достаточно долго и успеешь послужить приманкой для шассы. И если она окажется особенной, то обещаю, что умрешь ты быстро и, по возможности, безболезненно.
Дудочник выпрямился, отступил на шаг от поверженного чудовища и посмотрел на Катрину, которая с растерянной улыбкой вертела в руках барабан от револьвера, разглядывая его со всех сторон, будто бы пытаясь найти изъяны, а потом вдруг метнулась к Вику и с радостным визгом повисла у него на шее.
— Знал бы ты, как напугала меня эта шарлатанка! Я проверила, барабан чистый, на нем никаких заклинаний или новых знаков не появилось, а это означает, что та девка меня просто запугать хотела! И было бы за что! Ну, подумаешь, подпалила у них стену в одном месте, так ведь не сгорел же никто! И потушили быстро! Зато мы их от чарана избавили, и можно наконец-то отдохнуть!
— Ты все сказала? — Змеелов грубо потянул девушку за косу, заставляя разомкнуть объятия. — В таком случае проследи, чтобы наемники сами погрузили оборотня на телегу, а не заставляли этим заниматься ромалийцев. И еще. Надеюсь, что от лирхиного проклятия ты будешь умирать не слишком долго.
Хлоп!
Щеку ожгло болью, а ганслингер, отвесив пощечину, круто развернулась и пошла прочь, на ходу вставляя барабан в револьвер. Не застрелилась бы посреди площади, с нее станется. А с другой стороны, если хотя бы половина крестьянских баек о ромалийских проклятиях соответствует истине, лучше будет, если Катрина побыстрее застрелится, избавив тем самым от мучений и себя, и окружающих.
ГЛАВА 5
Окна в моей комнате были распахнуты настежь, двери тоже, но казалось, будто бы ничто не может избавить дом от мерзкого, въедающегося в ноздри запаха гари, которым после наскоро затушенного пожара успела пропитаться каждая тряпка и занавеска. В первый час после ухода змеелова меня трясло, я дважды ошиблась, пока восстанавливала обережную защиту дома, но даже после всех моих усилий она осталась несовершенной. С дырой на месте входа, кое-как прикрытой невидимой заплаткой. Хватит на несколько ночей, а потом придется обновлять. Или съезжать из этого дома куда глаза глядят, да побыстрее, пока на пролитую кровь не сползлось чего пострашнее гремлинов, и без того рассевшихся под каждой крышей в округе. Был бы здесь Искра, он бы их за пять минут разогнал.
Искра…
Я тихонько застонала и сжала виски ладонями. Глаза противно защипало, будто бы по ним снова хлестнули жестким краем плаща. Надо ждать. Ждать, пока не наступит ночь и люди в следственном доме не заснут, — только тогда можно попробовать пробраться к ним и вытащить харлекина, если, конечно, к тому времени его не порубят на куски. Если только та девица с ледяным, пустым взглядом и безумием, притаившимся под сердцем, не захочет поиграть с пленником по-своему, припомнив и свою минутную слабость, и разодранную спину, и искалеченные руки, — ведь тогда Искре придется отвечать за мои поступки. Опять.
Как же это отвратительно — вновь ощущать выматывающую беспомощность, страх за близкое существо и стыд за себя. За то, что не хватает духу показаться и попытаться остановить мучителей, называющих себя охотниками, что конечности немеют от страха и отказываются повиноваться. Что инстинкт самосохранения заставляет вжиматься сильнее в острые каменные стены, сливаться с ними, становиться их частью, затаиться, и все это для того, чтобы тебя не заметили, прошли мимо и оставили в живых. И вот когда наконец-то опасность минует, ты испытываешь чувство, за которое начинаешь ненавидеть себя потом, — облегчение.
Я позволила змееловам забрать свою первую семью, а теперь они увели у меня еще одно близкое создание, без которого я чувствую себя одинокой, беззащитной и потерянной. Совсем как полгода назад, когда я пряталась под разбитым фургоном, прижимая к груди дрожавшего от холода и боли щенка, ныне выросшего в хорошую сторожевую собаку. Тогда мне все казалось чужим и враждебным: и мир вокруг, и непривычный холод, и позаимствованное у умирающей ромалийской девчонки тело. Настоящая я тогда пряталась в глубине худенького, слабого тельца, не решаясь взглянуть на мир золотыми шассьими глазами, и даже когда змеелов передал меня лирхе Ровине, которая быстро распознала и приняла мою нечеловеческую природу, я не чувствовала себя защищенной.
До тех пор, пока в моей жизни не появился Искра.
— Он догадывается, кто ты. — Я обернулась на голос и увидела в дверях рослую фигуру Михея. Конокрад выглядел усталым, под глазами залегли темные круги, слегка опаленные кудри торчали во все стороны, делая Михея похожим на огородное пугало. — Потому и оставил парня в живых. Как приманку. Будет ждать, когда ты сама к нему явишься, чтобы не тратить время и силы на проверку всего табора.
— А если не явлюсь?
Ромалиец пожал плечами и зашел в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вздохнул, запуская пятерню в спутанные волосы и пытаясь хоть как-то их пригладить.
— Тогда он его добьет и получит обещанный за голову железного оборотня гонорар. А потом придет к нам снова, но на этот раз вместе с городской стражей, и будет проверять по одному. — Михей вытянул из-за пояса толстую ржавую иглу, раза в два длиннее сапожной, и протянул мне.
Я осторожно, двумя пальцами, взяла ее, рассматривая крохотную змейку на капельке, венчавшей иголку, а потом подняла непонимающий взгляд на конокрада:
— Что это?
— Один из орденских инструментов правды. Унес как-то на память в собственном колене. Очень неприятная вещь, если грамотно применять, и весьма действенная. После третьей иглы ни одна тварь не способна удержаться в человеческом облике, что-нибудь, да проскользнет. Вот тут-то ее и хватают, но чаще просто сносят голову.
— Викториан так не сделает. — Я покачала головой, возвращая конокраду иголку. — Он не любит чужих мучений.
— Он — нет. А вот белобрысая девица — еще как. — Михей уселся на табурет, еле слышно скрипнувший под его весом, и взглянул на меня снизу вверх тяжелым, серьезным взглядом. Так же, как на меня когда-то смотрел мой отец перед тем, как объявить очередное наказание за попытку заползти куда не надо. — Уезжать нам надо. Всем вместе и как можно быстрее.
