Лорел Гамильтон - Соблазненные луной
– Успокойся, Дойл, – сказала я тихо, но отчетливо.
Магия сгустилась, словно сам воздух задержал дыхание.
– Я сказала, успокойся, Мрак! – это было уже совсем не тихо.
Нарастающая энергия затрепетала, помедлила. Но Дойл не отвел взгляд от своего противника, только прорычал:
– Он стоит у нас на пути, а нам нужно видеть королеву.
– Мы и увидим, – сказала я, проталкиваясь вперед мимо стражей. Посмотрев на Усну и Аблойка, я спросила: – Вы не отказываетесь от своих слов, вы доложите королеве все, что ей нужно доложить?
– Я совсем забыл, как мерзко быть трезвым, скорей бы от этого состояния избавиться. Я скажу королеве, что видел, от своих слов я не отказываюсь. – Он попытался даже поклониться, но не сумел – похоже, из-за приступа головной боли.
– Усна?
Он улыбнулся в любимой манере – с видом слопавшего канарейку кота – и сказал:
– Разумеется, принцесса, мое слово верное.
– Я никого не пропущу, пока мы не выполним все указания королевы, – отрезал Адайр.
– Ты вправду думаешь, что сможешь сопротивляться мощи стольких Воронов? – спросил Баринтус, не приближаясь, впрочем, к дверям. Наверное, он опасался последствий, если применит свою магию. Я опасалась точно.
Я шагнула из-за спины Холода и успела разглядеть упрямое лицо Адайра, прежде чем Холод снова загородил мне обзор.
– Ты слишком близко подошла, Мередит, – сказал он.
– Нет еще, Холод.
Он нахмурился.
– Не для того я спасал тебя от убийцы-человека, чтобы сейчас тебя ранили собственные стражи.
– Ничего со мной не случится. Сейчас по крайней мере.
Серые глаза посмотрели удивленно, Холод нахмурился сильнее:
– Не понимаю.
Времени объяснять не было. Воздух опять пропитался магией. Я бросила взгляд на Адайра – кожа у него начала светиться.
– Меня не человек пытался убить, Холод. – Я повысила голос, чтобы все услышали. – Человек был под воздействием магии сидхе. Магии сидхе, наложившего заклятие на Дойла, чтобы помешать ему меня защитить. Только сидхе сумел бы заколдовать самого Мрака.
Бри подал как раз ту реплику, которой я ждала:
– Кто же смог зачаровать Мрака, кроме разве самой королевы?
– Есть такие, кто смог бы, но никто из тех, кто стоял тогда со мной рядом. – Дойл рычал, глядя на неярко светящегося Адайра: – Это был кто-то достаточно могущественный, чтобы наслать чары издали и так, что никто из нас не заметил их вовремя.
– Я тебе не верю, – сказал Адайр.
– Да сгложут мои кости слуа, если я лгу! – ответил Дойл все с тем же угрожающим рычанием. Словно настоящее собачье рычание, слишком низкий звук для человеческого горла.
Сияние Адайра слегка померкло по краям, лицо теперь светилось изнутри, будто подсвеченное свечой.
– Пусть даже я вам поверю и соглашусь, что принцесса должна немедленно повидать королеву, все равно я окажусь на милости королевы, если позволю вам пройти невозбранно. – Он потянулся потрогать волосы, но отдернул руку – словно сопротивлялся желанию снова и снова трогать почти обритую голову. – Я уже испытал милость королевы и не хочу повторения.
– Пусти меня, Холод.
Холод подчинился, пусть и нехотя. Я тронула Дойла за руку:
– В третий и последний раз повторяю, Дойл, – успокойся.
Он глянул на меня черными глазами, потом вздохнул так глубоко, что содрогнулся всем телом, как только что проснувшийся пес, и сделал маленький шажок в сторону:
– Как велит принцесса.
Голос у него все еще звучал ниже обычного, и наверное, только я расслышала в его рычании вопросительную нотку.
Но он достаточно доверял мне, чтобы сделать, как я сказала. Достаточно доверял, чтобы уступить мне место возле Адайра.
Я посмотрела на Адайра, не сумев скрыть мгновенное сожаление, когда разглядела вблизи обкромсанные волосы.
Адайр от меня отвернулся – наверное, принял мое сожаление за жалость к себе.
– Я разрешу тебе коснуться кольца, Адайр, как того хочет королева.
Желто-золотой взгляд метнулся ко мне, но голову Адайр так и не повернул.
– Кольцо не узнало Готорна и Иви?
Я не ответила на вопрос, а значит, не соврала. Я смотрела в глаза Адайра, думая об их красоте. Внутреннее кольцо радужки золотое, как расплавленный металл; следующее бледно-желтое, как солнечный свет, а наружное, самое широкое, – почти оранжево-желтое, как лепестки ноготков. Все свое восхищение этим чудом я вложила во взгляд, и Адайр повернулся ко мне, и глаза у него потеплели, только гнев тут же вспыхнул в них опять.
– Думаешь победить соблазном там, где Дойл не справился магией?
– Я полагала, нам обоим предстоит соблазнить друг друга. Разве не этого хочет королева?
Адайр ошеломленно нахмурился. Не потому, что был тугодумом, – скорее просто не привык, чтобы с ним сразу соглашались.
– Я... да. Королева хочет, чтобы ты разделила постель с двумя из нас четверых до того, как придешь к ней.
– Так не нужно ли тогда, чтобы кольцо узнало хотя бы двоих из вас? – Я говорила нарочито спокойным тоном, но шагнула к Адайру – так близко, что любой ветерок качнул бы нас друг к другу. Я чувствовала близость его тела – не саму плоть, а пульсирующую его энергию, ощущение тепла в миллиметрах от кожи. Сквозь одежду, сквозь щиты – его и мои – я чувствовала трепет магии. У меня даже дыхание перехватило – чему я очень удивилась. Чтобы сидхе так на меня подействовал, ему надо было, как правило, намеренно применить свою власть. Но тут я вспомнила, что божества растительности очень часто являлись и богами плодородия. Я могла похвастаться – если здесь есть чем хвастаться – пятью разными богами плодородия в собственной родословной, но еще ни разу мне не довелось спать с сидхе, которому когда-то поклонялись как богу плодородия.
Тело Адайра среагировало на силу, что дрожала между нами, – хоть он закрыл глаза, сдерживаясь изо всех сил. Но сила была... ну, как стихия. Среди неблагих очень немного насчитывалось божеств плодородия – действующих или павших, все равно. Плодородие – это прерогатива Благого Двора. Мой отец, принц Эссус, составлял исключение, но даже он воплощал не столько плодородную силу любви и секса, сколько жатвы и урожая.
Я сумела набрать воздуха и заговорить, хоть и вышел у меня только шепот:
– Когда придет наш час, позаботься, чтобы мы не сровняли все вокруг с землей.
Голос Дойла прозвучал из-за спины, сладкий и тягучий как патока:
– Что ты намерена делать?
– Что захочет Адайр.
Адайр посмотрел на меня, и в глазах его была боль, но боль, рожденная желанием. Он хотел высвободить натянутую между нами силу, отпустить, дать ей пролиться между нами, на нас. Он тоже многие годы не чувствовал рядом чужой магии, так полно соответствовавшей его собственной.
