Александра Лисина - Темный Лорд
Его никто не остановил.
Страж вернулся только к утру, медленно ведя в поводу своего усталого скакуна - насупленный, мокрый от щедро выпавшей росы, чем-то сильно раздосадованный и откровенно задумчивый. Он рассеянно кивнул подскочившим на месте караванщикам, передал хозяину тщательно вычищенную лопату, проигнорировал остатки вчерашнего ужина и все в том же угнетающем молчании велел выступать.
Воины, старательно отводя глаза, поспешили подчиниться.
- А где Карраш? - рискнул поинтересоваться Гаррон, которого присутствие ядовитой твари, лишившейся накануне обожаемого хозяина, начинало сильно заботить. А ну, куснет кого? Он и так был злющий и готовый на всякие пакости, а теперь, когда его некому приструнить, мог просто обезуметь от горя.
Дядько странно улыбнулся.
- Карраш не приучен бросать хозяина. Хоть живого, хоть мертвого.
Южанин вздрогнул и поспешно прикусил язык. Вот теперь ему стало ясно, почему после полуночи отчаянный плач гаррканца так внезапно оборвался - словно его обрезали. Или же милосердно оборвали мечом, позволив мирно упокоиться рядом. С тем, чтобы Карраш сопровождал погибшего мальчишку даже после смерти. Говорят, у некоторых народов так принято. Да и сложно себе представить, чтобы норовистый зверь, соображавший порой не хуже иного человека, вдруг согласился подчиняться кому-то другому. Тем более, второго подобного безумца на Лиаре, решившегося с ним связаться, не найти. Кому нужен здоровенный, смертельно опасный полукровка, у которого имелся столь скверный характер? Наверное, седой прав в своем решении, и вздорному Каррашу действительно лучше тихо лежать в могиле рядом с погибшим хозяином, чем пугать и заставлять нервничать оставшихся в живых. Вот только легче от этой мысли почему-то не становилось.
О Белике предпочитали не говорить. Не потому, что без него в дороге разом стало тоскливо и как-то пусто; не для того, чтобы не ворошить лишний раз прошлое, не испытывать жгучего стыда и грызущего чувства вины за случившееся; не вопрошать себя раз за разом: "а можно ли было помочь?.. если бы он сказал раньше?.. если бы все повернулось по-другому?". Но еще и затем, чтобы не усугублять и без того мрачного настроения Урантара, от которого никто не дождался этим тяжким утром больше ни единого слова.
Дядько по-прежнему ехал самым первым, подчеркнуто в стороне от остального обоза, который пообещал довести до Бекровеля в целости и сохранности. Не смотря ни на что. Но в особенности - подальше от благоразумно притихших эльфов. Точнее, одного из них, который так остро напоминал ему одним своим видом о причине недавней трагедии. Да, Белика уже не вернуть, ничего не исправить, не помочь и не изменить, но от понимания этой горькой истины становилось лишь хуже.
Таррэн хорошо понимал его чувства и не навязывался, хотя вопросов накопилось за прошедшее время - море. Однако пока не приглушилась горечь потери, не притупилось мерзкое чувство вины и не поутихла боль, приходилось сдерживаться: люди очень болезненно относились к гибели близких. Тем более, когда это случалось так нелепо и быстро, как с Беликом. У Перворожденных не принято предаваться печали по безвозвратно ушедшим. "Iig naare tylaly illissae - вечная память павшим" - вот их бессмертный девиз. Не тревожь память о мертвых. Кто ушел, того не зови больше по имени: они все равно не услышат...
Но пусть Урантар побудет наедине со своими мыслями, пусть остынет, поразмыслит, развеется. Пускай время немного стушует границы отчаяния и вернет его к реальности. Стражи - не те люди, которые могут позволить себе вволю скорбеть по погибшим, им слишком часто приходится терять друзей и соратников, чтобы каждый раз надолго уходить в глухое отчаяние и тоску. Не станет этого делать и Дядько. Конечно, боль не пройдет бесследно, она еще долго будет тревожить его по ночам и возвращаться в кошмарных снах, но внешне он останется таким же невозмутимым и спокойным, как был. Может, поседеет окончательно и станет немного более замкнутым, но он выдержит. Стерпит. Справится. Иначе не носил бы сейчас гордое звание Стража Пределов.
И Урантар тоже хорошо это знал.
Он привык скрывать чувства, умел прятать боль, отстраняться от нее, когда это было нужно. Он стойко держал предательский удар коварной судьбы и не показывал подавленным попутчикам даже краешка бушующего в душе урагана, потому что это было недостойно воина. Единственное, что он себе позволил - это время от времени оглядываться назад, на виднеющиеся вдалеке, поросшие молодым березняком холмы, среди которых оставил вчера Белика. И смотрел подолгу, пристально, так внимательно, словно старался запомнить до мельчайших подробностей место его последнего упокоения. Молча прощался до тех самых пор, пока очередная зеленая стена не скрыла пригорок из виду.
В караване не слышалось разговоров, не доносился заливистый смех, не звучали молодые голоса, с усмешкой подтрунивающие друг над другом. Пение беспечных птах тоже куда-то исчезло, из-под копыт не прыскали в разные стороны кузнечики, не метались в панике полевки, не висели плотным покрывалом докучливые комары. Только невесело скрипели колеса, глухо отзывалась земля на касание тяжелых копыт, да доносилось тихое пение летнего ветра, изредка прерываемое печальным шелестом листьев и отрывистыми, негромкими фразами перекликивающихся возниц. Казалось, мир ненадолго вымер. И на какое-то время напрочь позабыл о том, что в нем есть другая жизнь. Он будто корил людей за ошибки и всем своим видом напоминал о том, чего они недавно лишились.
Не уберегли...
Никто и не спорил: все хорошо понимали, что неопытный мальчишка погиб исключительно по недосмотру, по нелепой случайности. Принял на себя удар, предназначенный для перепуганных и одурманенных странной магией девушек. Но сделал это, не колеблясь ни минуты, за что ему честь и хвала.
- Привал, - хмуро объявил Гаррон, едва небеса снова потемнели.
Воины почти с облегчением завели телеги на примеченное место и привычно разбили лагерь, ощущая в этой утомительной каждодневной суете странную необходимость. Какую-то внутреннюю, насущную потребность, которая хотя бы на время позволила им отвлечься от невеселых мыслей.
Кто-то, торопясь занять себя чем-то полезным, поспешно слетал за водой. Кто-то умело развел костер, остальные набрали хвороста и выволокли на свет освежеванную баранью тушу. Весельчак, не сдержавшись, в сердцах пнул какую-то излишне упрямую скотину, не пожелавшую отойти с облюбованной поляны подальше и уже приноровившуюся оставить в самом центре парующую навозную кучу. Аркан вяло обозвал друга увальнем и полудохлой улиткой, которой надо было пораньше озаботься проблемой бедного, оборжавшегося дармовой травой дорассца. За что тут же получил не менее язвительный ответ и смачный удар сосновой шишкой по уху. Затем кто-то с внезапным смешком предложил устроить разгрузочный день, потому что, мол, у Молота брюхо и так скоро отвиснет. Ему вроде как не поверили и с искренним интересом пошли проверять: врет или нет? Оказалось, соврал. А ничего не понявший здоровяк еще долго пытался выловить дерзкого дурошлепа и с чувством отблагодарить за "лестный" о себе отзыв. Успокаивали его потом всем лагерем...
