Орсон Кард - Краснокожий пророк
Элвин рассказал очень немного, но и этого было достаточно. Он поведал, что произошло в тот день на Типпи-Каноэ, описал кровь, текущую в реке, упомянул, как тысяча спасшихся краснокожих перешли по затвердевшей воде на другой берег. Рассказал он и о крови на руках бледнолицых и о том, какая кара постигла человека, замыслившего эту бойню.
— Этого мало, — сказал Такумсе.
Сказитель не стал спорить. Вряд ли Такумсе будет слушать бледнолицего, который попытается убедить его, что убийцы были наказаны соответственно греху, который совершили. Кроме того, Сказитель сам не был уверен в этом.
Элвин рассказал о том, как провел здесь вечер и ночь, как спас Меру от неотвратимой смерти, как утром принял на себя неизмеримую агонию девяти тысяч невинных душ, которые вопили в разуме Пророка — девять тысяч раз раздавался черный шум, который много лет назад свел его с ума. Что было сложнее — исцелить Меру или принять страдания Лолла-Воссики?
— Все оказалось так, как ты говорил, — прошептал Элвин Сказителю. — Я не могу возводить стену быстрее, чем она рушится.
Наконец, изнемогая от усталости, но несколько успокоившись, Элвин заснул.
Сказитель и Такумсе сидели лицом друг другу, а между ними, свернувшись, мирно посапывал Элвин.
— Теперь я понял природу его раны, — сказал Такумсе. — Он скорбит о своем народе, чьи руки обагрила кровь.
— Он скорбит о мертвых и живых, — поправил Сказитель. — Насколько я знаю Элвина, боль ему причиняло то, что он не успел, что у него не получилось, что если б он творил чуточку побыстрее, то Мера прибыл бы вовремя, еще до того, как прозвучал первый выстрел.
— Бледнолицые оплакивают только бледнолицых, — уверенно заявил Такумсе.
— Себе можешь лгать сколько угодно, — ответил Сказитель, — но меня ты не обманешь.
— Но краснокожие не поддаются скорби, — продолжал Такумсе. — Краснокожие прольют на землю кровь бледнолицых, смывая сегодняшнюю боль.
— Я-то думал, ты служишь земле, — вздохнул Сказитель. — Неужели ты не понимаешь, что сегодня произошло? Неужели ты не помнишь, где мы находимся? Ты видел часть Восьмиликого Холма, о существовании которой даже не подозревал, — а все почему? Потому что земля пропустила нас сюда затем, чтобы…
Такумсе поднял руку:
— Чтобы спасти этого мальчика.
— Чтобы краснокожие и бледнолицые могли разделить эту землю и…
Такумсе приложил палец к губам Сказителя.
— Я не фермер, который любит слушать сказки о далеких краях, — произнес Такумсе. — Рассказывай свои истории тому, кто желает их слушать.
Сказитель отбросил руку Такумсе. Он хотел просто отвести ее, но удар оказался слишком силен, и Такумсе даже повалился на бок. Вождь сразу вскочил на ноги, странник тоже поднялся.
— Вот как все начинается! — выкрикнул Такумсе.
У их ног беспокойно заворочался Элвин.
— Ты рассердился на краснокожего и ударил его. В тебе, как и во всяком бледнолицем, нет места терпению…
— Ты приказал мне замолчать, сказал, что мои истории — это…
— Слова, я всего лишь произнес слова и легонько коснулся тебя, а ты ответил мне ударом.
Такумсе улыбнулся. То была ужасная улыбка, словно клыки тигра блеснули в ночных джунглях. Глаза вождя полыхали, кожа его казалась самим пламенем.
— Прости, я не хотел…
— Бледнолицые все время так себя ведут, ничего не могут с собой поделать, очередная ошибка. Вот что ты сейчас думаешь, Бледнолицый Лжец! Народ Элвина убил моих собратьев по ошибке, сочтя, что двое бледнолицых мальчиков погибли от руки краснокожего. И они напали на нас, совсем как ты, и убили девять тысяч моих соплеменников, детей и матерей, стариков и мальчиков, их пушки…
— Я слышал, что рассказывал Элвин.
— Что, не нравится моя история? Не хочешь слушать ее? Ты бледнолицый, Сказитель. Ты, как и все прочие бледнолицые, любишь вымаливать прощение, но сам его даришь весьма неохотно. Вы всегда ожидаете от других терпения, а сами вспыхиваете, как искра, стоит подняться ветру — и сжигаете весь лес, в котором споткнулись о корень!
Такумсе повернулся и быстро зашагал туда, откуда они пришли.
— Но ты не сможешь уйти без меня! — закричал Сказитель вслед. — Мы должны идти вместе!
Такумсе остановился, повернулся, откинул голову и невесело расхохотался.
— Чтоб спуститься отсюда, мне не понадобится тропа, Бледнолицый Лжец!
И он бросился вверх по склону.
Элвин к тому времени уже проснулся.
— Извини, Элвин, — понуро произнес Сказитель. — Я не хотел.
— Погоди, — перебил Элвин. — Дай я сам догадаюсь, что он сделал. Он дотронулся до тебя вот так.
Элвин повторил движение Такумсе, коснувшись пальчиком губ Сказителя.
— Да.
— Так поступает мама-июни, когда хочет заставить замолчать маленького мальчика, который чересчур расшумелся. Спорю, если б один краснокожий поступил так с другим… Он специально провоцировал тебя.
— Но я его ударил.
— Если б ты его не ударил, он бы сделал что-нибудь еще, но вызвал бы тебя на оскорбление.
Сказителю нечего было ответить. Похоже, мальчик действительно прав. Определенно прав. Сегодня Такумсе меньше всего хотелось, чтобы его поддерживал и успокаивал какой-нибудь бледнолицый.
Элвин снова заснул. Сказитель походил по округе, но не обнаружил ничего необычного. Полная тишина и покой. Он попытался отыскать дерево, с которого сорвал плод, но не смог. Все деревья вновь стали похожи друг на друга, все шелестели серебристо-зеленой листвой, и как бы долго он ни шел, обратная дорога к Элвину все равно занимала несколько минут. Странное место, место, карту которого не запомнить, место, которое никогда не подчинится человеческой власти. Здесь земля дает тебе только то, что сама пожелает дать, и не больше.
Элвин проснулся, когда солнце уже заходило, и Сказитель помог ему подняться на ноги.
— Я хожу точно только что народившийся жеребенок, — сказал Элвин. — Я так слаб.
— За последние двадцать четыре часа ты совершил примерно половину подвигов Геракла, — усмехнулся Сказитель.
— Гер… кого?
— Геракла. Был такой грек.
— Я должен найти Такумсе, — вспомнил Элвин. — Нельзя было позволять ему уйти, но я ужасно устал…
— Ты тоже бледнолицый, — напомнил Сказитель. — Думаешь, он позволил бы тебе пойти с ним?
— Тенскватава предрек, что, пока я с Такумсе, вождь не погибнет, — объяснил Элвин.
Сказитель помог Элвину подняться вверх по поросшему нежной травой склону Холма. Достигнув гребня, они остановились и посмотрели вниз. Сказитель вгляделся в заросли сплетенных друг с другом лоз и кустарников.
— Нет, я здесь спуститься не смогу.
