Константин Мзареулов - Изгнанники Нирваны
— Неужели помнишь, бабушка? — рассеянно поинтересовалась Мерседес-Карменсита.
— Конечно, помню. Не надо считать меня выжившей из ума маразматичкой, — обиделась сеньора Синдиката. — О, Адольфо! Это был потрясающий мужчина — настоящий красавчик. Какие усики, какая челка… Как жаль, что он стал импотентом, когда переболел сифоном.
— Успокойся, мама, не стоит говорить об этом при девочке, — забеспокоился сеньор Бонито. — Кстати, должен тебя огорчить: сейчас Адольфо лыс как задница.
Бабка насторожилась, приложила к уху ладошку.
— Что ты сказал, бамбино? Какое ужасное слово! Современная молодежь стала совершенно невоспитанной. Вот в те времена, когда Адольфо был у власти, в его концлагерях перевоспитывали даже самых закоренелых хулиганов.
— Прости, мамочка, — смутился сеньор Бонито. — Я хотел сказать, что Адольфо лыс как колено.
— Повтори, дорогой, я не расслышала. Каким он стал? Сын заорал, потеряв терпение:
— Он — абсолютно лысый! Как колено!
— Как колено? — удивилась бабушка, — Не может быть Стервозная сеньора Бомбарелла захохотала, уплетая салат из морской капусты с омарами:
— Ах, бабушка, если речь идет о вашем сыне, то у него ужасно волосаты и колено, и задница.
Меф с ужасом подумал, что сейчас бабка примется переспрашивать или вздумает прочитать нотацию насчет невесткиной лексики, и тогда этот обмен идиотскими фразами затянется до конца ужина. Сидевшая рядом с ним Джулия тоже вся напряглась, словно готовилась что-то сказать или сделать — например, попросить добавку или уронить тарелку — лишь бы изменить течение застольной беседы. Однако обошлось — видимо, сеньора Синдиката не расслышала последнюю фразу сеньоры Бомбареллы.
Вместо бабушки жене ответил сам сеньор Бонито:
— Дорогая, тебе тепло?
— Да, дорогой, мне тепло.
— Значит, тебе не холодно?
— Нет, любимый, мне совсем не холодно, ведь мы живем в тропиках.
— Слава Святому Сальвадору и его потомству! А я так боялся, что ты замерзнешь.
— Но, дорогой, почему ты этого боялся?
— Любимая, сегодня ночью ты была так холодна, что я невольно забеспокоился — уж не замерзла ли ты…
Мефисто перестал слушать их бред и добропорядочно доел цыпленка, анаконду и тушканчика. Мыслями нирванец вернулся к схватке с серыми — его очень беспокоило, почему не сработало такое надежное заклинание, как Зажигалка, но никакие разумные объяснения в голову не лезли. «Надо будет спросить у Фау, а лучше — у отца, — решил он. — И вообще пора сматываться. Дома дела ждут».
Появление в порту Сан-Дорадо парусно-колесного пароходика произвело легкий фурор. Вокруг причала столпилась чертова уйма зевак, поэтому Мефисто не стал проталкиваться сквозь это живое кольцо. Он просто воспользовался отцовской Картой и козырнулся на корабль Генерал Ула Ниро, как называли его аборигены, в последний раз осматривал содержимое трюма: безоткатные пушки, минометы, три сотни винтовок и автоматов, ящики с боеприпасами, станок для набивки патронов.
— Забавные игрушки, — сказал отец, поднимаясь на палубу, — Хотя, признаюсь, я испытываю к ним определенное недоверие. Хороший меч и много колдовства гораздо надежнее.
Услышав его голос, Джулия встрепенулась — наверное, опять вспомнила своего графа. Она проскользнула поближе к трапу и попыталась разглядеть лицо царя, но тот был закутан в плащ с опущенным капюшоном.
— Привыкнешь, — сказал Меф. — Верви испытывал оружие?
— Да, он стрелял по бумажным мишеням, — с отвращением кивнул царь Нирваны, — По бумажным! Словно нельзя было найти живую дичь.
— Папа, сейчас другие времена, — укоризненно сказал старший Брат Оборотня. — Ну, и как он оценил оружие?
— Говорит, со здешним порохом получается неплохо, но никто не знает, как все повернется в наших краях.
— Должно получиться. Фау — отличный алхимик.
— Надеюсь… — Отец скептически поглядел на вертевшуюся поблизости Джулию. — Сынок, уведи девочку в каюту. Ей совершенно нечего делать на палубе во время рейда.
Возмущенная ведьма вздумала протестовать, ссыпаясь на сексуальное равноправие, однако Мефисто уволок ее подальше от греха и пребывавшего не в духе папани. Джулия, которая слишком долго жила в Калифорнии, продолжала качать права. Она явно отвыкла от строгих законов старого доброго времени, поэтому герцог по-хорошему намекнул:
— Не надо спорить. Наш папа суров, но справедлив. Как закон Ньютона.
Она обиженно засопела, но послушно вошла в свою каюту. Потом вдруг спросила:
— Ты о каком Ньютоне? Я знавала сэра Айзека из Кембриджа. Кажется, он выслужился и стал директором Монетного двора.
— Он самый. Джулия захохотала:
— Смешной был старик. Однажды после хорошей попойки его в шутку скинули с моста. Так он выбрался из воды и придумал целую науку — что-то насчет силы притяжения. Когда я снова приехала в Англию, мы с ним случайно встретились в кабаке. Старый козел пытался погладить мне ляжку и рассказывал, будто все предметы обязательно падают вниз. Ну, я немного поколдовала и доказала, что предметы могут падать во все стороны. Говорят, после этого сэр Айзек стал трезвенником, бросил натурфилософию и занялся богословием.
Оставив ее в каюте, Мефисто запечатал чарами все щели. Раз отец так решил, то нечего Джулии высовываться.
«Господарь» лихо шлепал колесами по дождливым шхерам. Вервольф остался на мостике у штурвала, управляя пароходом в лабиринте неприветливых островов. Отец стоял на баке, по-прежнему завернутый в свой защищавший от внешней магии плащ из драконьей замши.
Пошевелив ближайшие Отражения, глава рода перекинул корабль ближе к дому. Шхеры уступили место скалистому берегу, затянутому дымом пожаров. На рифах запрокинулся килем вбок ржавый остов.
— Все изменилось, — печально резюмировал царь Нирваны. — Я не понимаю очень многого из того, что вижу. Новые народы, новые знания, новые Отражения. Неприятно чувствовать себя чужим.
— Привыкнешь, — повторил старший сын. — Мы поможем. Скоро вся семья будет вместе, и станет легче.
Посмотрев на него с нежной улыбкой, царь осторожно похлопал крыльями, словно и вправду собирался взмыть в небо. Крылья мягко шевелились, задевая на взмахе леера обоих бортов. Мефисто попробовал, и у него тоже получилось. Полузабытое ощущение готовности к полету было немного болезненным, но безусловно приятным. Меф вспомнил, как давным-давно, когда еще был жив дед, а у кронпринца был только один сын, он летел сквозь Отражения, а по бокам неслись родители, и три пары крыльев ритмично посвистывали, рассекая ткань реальности…
— Ты всегда был моим любимчиком, — признался отец. — Да и мать тебя любила сильнее, чем младших.
