Евгения Биткова - Гренадёры
— Хочу, а можно?
— Конечно, угощайся!
Мы присели на край фонтана. Несколько секунд я сосредоточенно чистила апельсин. Делать это без ногтей было крайне неудобно. Но ничего, уж теперь я их точно отращу!
— А где ты живешь?
— Не здесь.
— Это я поняла. Ты приехала сюда с родителями?
— Нет, с бочками.
— А?
Умею я озадачивать, ничего не скажешь. Я победно оторвала последний кусочек шкурки и, не размениваясь по мелочам, целиком засунула апельсин себе в рот. Потек сок. Девушка изумленно кинулась подавать мне платок.
— Осторожно! Жалко будет испачкать такое красивое платье.
— Не жалко. Оно мне хуже горькой редьки надоело, — напыщенно сказала я, вытирая лицо.
— Ну что ты, оно тебе очень идет. Ох, голова моя пустая! Мы ведь даже еще не познакомились! Так, давай начнем все сначала, меня зовут Улина, а тебя?
Я представилась. Девушка чуть ли не в ужасе вскочила на ноги. Глаза ее стали точно блюдца, губы неуверенно дрожали. Немного успокоившись, она взяла себя в руки.
— П-приятно познакомиться. Выходит, ты его дочь, — с какой-то грустью и в то же время нежностью в голосе произнесла Улина. — Дай я на тебя посмотрю.
Я недоуменно встала. Неужели она не насмотрелась на меня, пока мы говорили? Девушка аккуратно коснулась моего лица.
— Лицо совсем другое, — тихо произнесла она.
— Мне говорят, я больше похожа на маму, чем на папу, — пояснила я.
— Да, выходит, так. — Улина взяла меня за руки. — Но руки его, такие же длинные чуткие пальцы.
— Лучше бы у меня были сардельки! — вырывая руки, прокричала я. — Тогда бы меня не заставляли этим заниматься!
— Этим?
— Неважно.
— Так как поживает твой отец? — после минутного молчания неуверенно спросила девушка.
— Хорошо. Все палкой машет, — небрежно ответила я. Улина звонко рассмеялась, но почему-то невеселым смехом, в нем чувствовалась боль.
— Да, он в этом настоящий профессионал! Всю жизнь готов этим заниматься.
— Вы знаете папу?
— Да, знаю, хорошо и очень давно.
— Но раз вы его знакомая, почему ни разу не приезжали в гости?
— Приезжала. — Девушка ласково погладила меня по голове. — Когда тебя еще не было. Ни тебя, ни твоей мамы…
— Не было мамы? Мне казалось, мама с папой очень давно знакомы, — не поверила я.
— Выходит, я дольше, — печально заключила Улина. — Но все же, Арика, что ты делаешь в Крушице одна?
Я увернулась из-под руки и отошла на шаг в сторону.
— Я убежала из дома, — нехотя призналась я.
— Убежала?! Как? Зачем?
— Затем! Я не могу там больше жить! Я хочу заниматься тем, что я люблю делать, а не тем, что мне надо делать! А они этого не понимают! Всё твердят про семейные традиции! А я не хочу их продолжать! Не хочу! — с последней фразой я звучно топнула ногой по мостовой. Осколок камня отлетел в сторону на пару сантиметров, распоров подол юбки Улины. По раскрасневшимся от злости щекам потекли слезы. Девушка подбежала ко мне и обняла.
— Ну-ну, не плачь. Все хорошо, не хочешь — не делай. Я тебя не заставляю. А давай ты пойдешь ко мне в гости! А? Я тебя с сестрой познакомлю, идем?
Я неуверенно кивнула. Улина быстро повела меня вниз по улице.
Угловой дом. Третий этаж. Трехкомнатная квартира. Одна проходная. Запах табака. Куча безделушек на полках. Цветы. Быстро распахивающаяся дверь.
— Роза, Роза! Ты не поверишь!
Девушка, нет, уже женщина, так удивительно похожая и не похожая на Улину. Те же длинные медные волосы, но не волной, а мелкими кудрями. Умные глаза с уставшими морщинками, сигарета во рту, скривившиеся в недоуменной улыбке губы.
Через секунду она спросит: «В чем дело?» Через пять секунд меня оставят одну в комнате. Через минуту из-за дверей раздадутся взволнованные голоса. Через час будут бесчисленные звонки. Через семь часов я буду спать на скрипучем диване. Через неделю я стану ученицей госпожи Розы. Через две недели перееду в новый дом. Через четыре месяца Улина умрет. Спустя год я узнаю, что это было убийством. Через три года я буду работать в ЗОГе. Отчет подошел к концу.
Первое, что я почувствовала, был запах крахмала и еще чего-то резко щекочущего нос. Крахмал. Жесткие, колющиеся простыни. На них просто невозможно спать! Тихий звук, раздававшийся справа и легкий ветер слева. Значит, слева, возможно, окно, тогда справа кто-то есть.
Белый потолок. Я не знакома с этим потолком. «Вот и познакомились», — промелькнула очередная глупая мысль. «Раз моя голова в состоянии производить глупые мысли, значит, с ней все хорошо», — заключила я. Несколько секунд я лежала, набираясь сил, чтобы повернуть голову. Казалось, голова весит целую тонну и сделана из сплошного чугуна. Такой тяжелой она не была даже в редкие, но тяжкие минуты похмелья. Видимо, старею. Сместив свой купол, я поморгала и сделала измученное лицо.
— В здравом (почти что) уме и светлой (местами) памяти я завещаю все свое имущество (надеюсь, от него что-то осталось) Отделу. А ты позаботься о Шнурике, — умирающим голосом поведала я свою последнюю просьбу.
— Удружила, а Власу ты его оставить не можешь?
— С ума сошел, что ли?! — возмутилась я, приподнявшись с кровати, позабыв о роли умирающей. — Да он его при первой удобной возможности живодерам продаст!
— А я при второй.
Ким ловко перехватил летящую в него подушку и осторожно присел на край кровати.
— Вижу, ты идешь на поправку. Врачи сказали, через неделю тебя можно будет выписать.
— Даже раньше! Я обязательно выйду отсюда к своему дню рождения!
— Да, он ведь совсем скоро, — задумчиво протянул парень, приобняв подушку и явно не торопясь ее возвращать.
— Ким, ты ведь не забыл, когда мой день рождения? Правда? — с недоверием спросила я.
— Разумеется, не забыл. Я не ты, я ничего не забываю.
— К сожалению?
— Порой, — тихо ответил он.
Мы замолчали. Я посмотрела в окно, за которым понемногу начинали желтеть листья. Порывистый ветер безжалостно сдирал ослабшие листочки.
— Знаешь, когда выйду, надо будет сходить навестить могилу госпожи Улины, — сообщила я, казалось, самой себе. Ким заинтересованно приподнял голову.
— С чего вдруг такое решение?
— Просто подумала, что стоит так поступить.
— Просто? Хорошо, неплохая идея, сходи. Можешь взять и госпожу Розу.
— Нет, она ходит одна.
— Одна. Похоже на нее.
— Похоже.
Еще один лист слетел с дерева. Пора посмотреть в другую сторону, а то чего-то меня эта картина в депрессию вгоняет. Я взглянула на друга. Пластырь на щеке и на лбу, вид потрепанный, но переодеться успел. Интересно, как выгляжу я?
