Андрей Посняков - Черный престол
По темному небу ветер гнал низкие фиолетовые тучи, с дождем и градом. Кружил каруселью сорванные с деревьев листья, поднимал на воде глубокую серебристую рябь.
Двое совсем еще юных парней стояли друг перед другом на берегу реки. У мостков билась о доски лодка.
— Не передумал, Вятша? — Один из юношей — темненький, кареглазый — посмотрел на другого — светловолосого, ловкого, сильного. Посмотрел с надеждой — может, и выйдет еще, как хотелось бы?
— Нет, друже, не передумал, — грустно покачал головой Вятша, улыбнулся. — Ну, сам подумай, кому я в Киеве нужен? А здесь и девки работящие, и пищи вдоволь, и хозяйка ко мне хорошо относится...
— К тебе-то хорошо...
— Нет, ты беги, Поруборе. А я останусь. И ежели вдруг погонятся за тобой — заступлюсь, не сомневайся.
— А я и не сомневался... — Порубор, шмыгнув носом, полез в лодку.
— Выгребешь на середину-то?
— Да выгребу.
— Ну, прощевай, Поруборе.
— Прощай и ты... Прощай...
— Да ты что там, никак, плачешь, что ли? Вот дурной! Будто на век расстаемся. К зиме ближе обязательно выберусь в Киев, на торг. Увидимся!
— Конечно, увидимся. Только всё равно грустно.
— Так и мне грустно.
Вятша замолк, отвернулся, вытер украдкой слезы и, помахав вслед исчезающей за излучиной лодке, быстро пошел к усадьбе. Не забыть разбудить пораньше девок — Онфиску и Лобзю... Онфиска — так себе, а Лобзя — ничего, приятная. И как смотрит! А с Порубором еще свидимся. Недаром смешали кровь, когда еще на плоту удирали, от ведьмы...
За лесами, за рекой, за бескрайней печенежской степью вставало солнце, показалось уже из-за холма красным краем, осветило бледное небо — к морозцу. Поеживаясь, открывали стражи главные киевские ворота. Возов-то скопилось уже — ой-ой! Все на торг — с мясом, с кожами, медом, ягодами-грибами-орехами, тьфу ты, пропасть всего везли в Киев. Народ собрался разный — и сами людины-хозяева, и закупы с рядовичами, и челядь.
Средь них — странник в лапотках сношенных, видно, издалека шел, лесами да оврагами. Скромен странник, невысок, плюгав даже, голова, как котел, — огромная, борода черная, глаз вострый, туда-сюда зыркает. Порасспрашивал, пока стоял, про Дирмунда-князя, подивился, что убег тот, покачал головою. А как раскрыли ворота, пошатался по Подолу немножко, да и повернул на Щековицу, в корчму Мечислава-людина. Мечислав аж вздрогнул, словно не странника скромненького увидел, а выходца из страны мертвых. Затрясся весь:
— Ты ли, Истома?
— Я...
А далеко за Киевом нахлестывал коня Дирмунд-князь — Черный друид Форгайл. Куда держал путь да о чем думал — о том знала только его темная душа, если, правда, она у друида была. Рядом с ним, по обе руки, весь путь скакали волки. Князь иногда останавливался, грозил кулаком в сторону Киева да выл на луну вместе с волками.
— Ничего, — злобно шептал он, вытаскивая из-за пазухи сверкающий сиреневый камень. — Мы еще поборемся с тобой, Хельги-ярл!
И, словно соглашаясь с ним, истошно выли волки...
