Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены
— Клубничное.
— Я тоже. Ты мне нравишься.
И мы действительно пили чай. С вареньем. И свежими булочками. Разумом я понимала, что все происходящее было невозможно по определению, но… круглый столик на колесиках, фарфоровый чайник, фарфоровые чашки, фарфоровые блюдца, фарфоровая же ваза для варенья на длинной тонкой ножке. И шоколадные конфеты "Мишка на севере". И Тора, которая гармонично вписывалась в этот нелогичный фарфоровый мир.
— Ты болела, — сказала Тора. — И еще болеешь. Тебе сделали больно, почему?
— Самой бы хотелось знать.
— Ты была хорошей?
— Да.
— Но тебе все равно сделали больно?
— Да.
— Мои вопросы тебя расстраивают. Ты не хочешь отвечать, я раньше тоже не хотела разговаривать, потому что было больно. Я была хорошей, но они все равно сделали больно. Я все думаю, почему? Я не знаю ответа. И ты не знаешь. — Тора вздохнула. — Будешь еще чай?
— Нет, спасибо.
— Тебе не вкусно?
— Вкусно. Я просто больше не хочу.
— А что хочешь?
— Поговорить.
— Ладно, говори. — Тора подбросила мячик вверх, и счастливо засмеялась. — Со мною редко говорят. А еще реже заходят в гости на чай. Хочешь, я покажу тебе мой дом?
— Хочу.
Я начала привыкать к этому странному ребенку, в котором на самом деле не было ничего детского, кроме внешности. И запаха — какао, булочки и корица…
— Пойдем
Эта экскурсия надолго запомнится мне. Длинные коридоры с невыразительными серо-зелеными стенами, ослепительно яркие лампы, похожие на прилепленных к потолку личинок, стерильные лаборатории с работающим вхолостую оборудованием и стерильные же комнаты, в которых никто не жил. Но пыли не было. Скрипучая, болезненная чистота, совершенно неподобающая живому месту.
— А где все?
— Выключились. — Ответила Тора. — Я не хотела, я просто не знала, что их нельзя включить обратно. Это можно, а других нельзя.
Под "этим" подразумевалось оборудование, которое потрескивало, попискивало, перемигивалась красно-зелеными огоньками диодов, но делало это как-то тихо, словно опасаясь нарушить торжественную тишину, поселившуюся на затерянной базе.
— Теперь они лежат внизу, пошли, я покажу. — Тора потянула меня за собой, и я, поддавшись любопытству, пошла. Зря, конечно. Карл предупреждал, что чрезмерное любопытство вредит здоровью.
В подвале было светло, лампочки-личинки успешно справлялись с поставленной задачей, но, честное слово, лучше бы без света, лучше бы не видеть… тела… много тел… сотни две-три, может больше, с порога всех не видно, но войти сюда меня не заставят.
— Выключились, — пожаловалась Тора. — Совсем.
— Умерли. Совсем.
И все. Весь персонал этой чертовой базы, включая научных сотрудников, охрану, особистов, интендантов, лаборантов и уборщиков, находился здесь. Тела были сложены аккуратно, совсем как дрова в поленнице у хорошего хозяина. Она их даже рассортировала — по половому признаку и цвету кожи. Она их убила. Выключила.
— Я не хотела, — Тора моргнула. — Честное слово, не хотела. Я не знала, что они выключаться… а они сделали больно, очень сильно больно и я плакала, а когда проснулась, то увидела, что они все выключились. Умерли, правильно? Органические существа умирают, а механические — выключаются. А я? Я выключусь или умру? Умирать плохо, действие невозвратно. Выключаться лучше, но без внешнего воздействия включить нельзя. Ты сердишься?
Сержусь? На это странное существо, которое поселилось на базе и выглядело как ребенок? Которое размышляло, как ребенок? Которое, по сути, являлось ребенком? На детей не сердятся, Тора просто не осознает того, что натворила, да и не виновата она, люди сами ее… разбудили. Или правильнее будет сказать "включили"?
— Я учусь. Я думаю. Когда-нибудь я научусь включать органических существ, тогда будет весело.
Представив себе подобное веселье, я содрогнулась.
— Тора, детка, послушай… — склад мертвых тел за спиной вынуждал тщательно подбирать слова, а то еще обидится и выключит ненароком. — Нельзя этого делать.
— Почему?
— Потому что умершие должны оставаться умершими. Включать их назад плохо.
— Плохо? Не понимаю. Уходить нельзя. Здесь скучно. Вот, смотри, — Тора подошла к одному из трупов, который не лежал, как остальные, а сидел в кресле. Мундир с майорскими погонами, светлые, почти как у Торы, волосы и весьма симпатичное лицо, удивительно спокойное, почти мирное. Тора дернула мертвеца за рукав и приказала:
— Встань.
И он встал, медленно, неуклюже, словно игрушка, управляемая не слишком умелым кукольником. Но ведь встал же!
— Сядь.
Мертвец опустился в кресло.
— А больше он ничего не может, — пожаловалась Тора. — А я хочу, чтобы он со мной играл и разговаривал, раньше он часто со мной разговаривал.
— Раньше — это когда?
— Давно, когда я еще не включилась, — Тора, склонив голову на бок, мужским голосом произнесла: — Третья консоль… увеличение мощности… реакция нормальная. Добавляем, но медленно. Что показатели?
И сама себе ответила:
— В норме, кроме третьего… скачет… опасно добавлять, — второй голос был суетлив и нервозен, а первый, наоборот, деловит и собран. — Отклонения случайны… изменения третьего порядка допустимы. Внутреннее сопротивление контролера… Давай двойную.
И снова второй:
— Пульс учащается… сто… сто двадцать… двести… сердце не выдержит.
— Выдержит. Эти твари крепче, чем кажутся… вот, уже до ста пятидесяти упал, еще пару минут продержится, а больше и не надо. И все-таки я против использования живого существа для управления энергополем… ненадежно как-то.
— Пульс сто… другого способа нет. Без сенсора система не работает… пульс почти в норме, можно увеличивать.
Жуткий диалог, жуткое место.
— Тройную… норма…
— Красная тревога! Красная тревога! — Завизжала Тора женским голосом, в котором проскальзывали истеричные нотки. — Красная тревога, прорыв периметра! Это мятеж!
Несколько секунд молчания, которое нарушил первый голос:
— Ты… тварь… думаешь, тебе все сойдет с рук? Не приближайся! Назад, я сказал, иначе я нажму… Назад! — Вопль резанул по ушам, а тело с неприятным стуком упало на пол.
— Потом я совсем проснулась. Больно было, я плакала, а все равно было больно. Почему они любят делать больно?
— Не знаю.
Мне бы тоже хотелось получить ответ на этот вопрос, а еще выбраться отсюда, желательно живой.
— Наклонись, — приказывает Тора, и я послушно наклоняюсь, детские пальчики ощупывают шрамы и рубцы, их прикосновение неприятно, но оттолкнуть руку Торы я не решаюсь. А она заботливо интересуется.
