Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II
Он медленно оглянулся.
Человек с портрета пристально смотрел ему в затылок.
Харламов вздохнул. Встал, встряхнул одеяло. Посыпался какой-то мелкий мусор.
И всё же что-то произошло! Будто кто-то был здесь, что-то важное сделал, а потом ушёл и унёс память о себе. Будто вырезали кусок жизни, связав, сшив, склеив образовавшиеся концы. Обезьяна с лицом девочки лежала на кровати, прикрывая тёмно-коричневыми руками исцарапанные грудки. Маленькие, девичьи, человеческие. Она царапала их во сне и в беспамятстве.
За что это ей, подумал он в отчаянии. И кто-то сказал в ответ: а за что – каждому старость и смерть? Чем они лучше – старость и смерть? Только тем, что привычнее?..
Он накрыл Валю одеялом и вновь отошёл к окну. Взгляд человека на портрете притягивал всё сильнее…
События в Краснокаменске для мира всё ещё оставались дешёвой сенсацией, наподобие нашествия гигантских термитов или очередной высадки инопланетян – хотя первые телерепортажи, отснятые местной телекомпанией и потом переданные по нескольким спутниковым каналам, были весьма убедительны. И всё равно репортажам этим – укороченным до считанных секунд – место находилось только среди рядовых катастроф, громких убийств и богемных скандалов.
Никто и помыслить не мог, что так начинается конец света.
…Когда Алексея привезли к кладбищу, там уже было не протолкнуться. Солдаты в бронежилетах и обтянутых брезентом касках неподвижно сидели в грузовиках, и на лицах их темнела тоска. Под ногами тут и там валялись дюралевые милицейские щиты. Омоновцы стояли буквально плечо к плечу, судорожно вцепившись в автоматы. Вид у них был совершенно очумелый. Как бы не начали палить, мельком подумал Алексей. Сквозь их сомкнутые ряды приходилось продираться силой – даже офицерам. Сползши двумя колесами в кювет, стоял бело-синий микроавтобус с выбитыми стёклами и сорванной дверью. В салоне кто-то лежал неподвижно…
На широкой площади перед сорванными воротами застыли три БМП. Пушки их нацелены были на территорию кладбища. Там, на центральной аллее, среди поваленных роскошных надгробий знаменитых воров и бандитов, гусеницами кверху лежала ещё одна такая машина. Корму пятой Алексей заметил чуть дальше, за кустами сирени.
Полковник Стеблов шумно, как конь, выдохнул рядом.
– Бинокль у кого-нибудь есть? – не оборачиваясь, спросил Алексей. Ему тут же подали бинокль. Наглазники были ещё тёплые.
Минут двадцать он не замечал вообще никакого движения. Потом мелькнула серая тень… исчезла. Он стал смотреть в том направлении. И увидел, наконец.
Между могил шёл, покачиваясь, мертвец. Мертвец был далеко, и Алексей, конечно, не мог рассмотреть его в деталях – но память, та, приобретённая в монастыре Ангела, дорисовала подробности.
Мертвец вовсе не походил на скелет или разложившийся труп, как можно было бы ожидать. Страшное чародейство Механического Дива то ли сохранило его тело, то ли восстановило из праха. Между могил шёл человек не мускулистый, но чрезвычайно жилистый. Кожа его, цвета грязноватой извести, обтягивала эти кости и жилы эластично и плотно, как хирургическая перчатка. Так же эластично облегала она и лицевой череп с пустыми впадинами глазниц. Огромные зубы угадывались под тонкими щеками и губами…
Кто-то подобный гнался тогда за машиной… давно, целую вечность назад.
Алексей вернул бинокль.
– Залейте здесь всё напалмом, – сказал он. – Ничем другим с ними не справиться. А так мы выгадаем хотя бы дня два…
– А потом? – спросил Стеблов.
– Не знаю… будет видно. Если доживём. Кто всем командует?
Стеблов скривился:
– Командует? Гарем…
– Не понял?
– Штаб, блин. Коллективное руководство… мать, мать, мать…
Он даже зашипел сквозь зубы.
– Поехали к ним. Или пошли. Или как ещё можно туда попасть?..
– Зачем? Мне уже знаешь какой был втык за тебя?
– Представляю. Видишь ли, я понял теперь, где вся эта мразь полезет – по-настоящему . И, видимо, скоро. Если уже не полезла.
Слева – далеко – затрещали автоматы, потом – раздалось несколько сдвоенных хлопков. За низким серым зданием то ли администрации кладбища, то ли какого-нибудь гробового заводика взлетели лёгкие желтовато-серые дымные султаны. Потом лениво пополз вверх другой дым, жирный и чёрный.
Круглая вращающаяся туча, висящая над центром "зоны", широко расползлась за последние часы. Странное получалось небо: чёрное, бугристое, с малозаметным ещё багровым отсветом.
– Уханькали, – сказал кто-то за спиной.
– Так где же это будет? – спросил Стеблов, переводя взгляд на Алексея. Голос у него был деревянный.
Алексей вытащил карту, ткнул пальцем в мясокомбинат. За что он сейчас был бы навсегда благодарен Стеблову, так это за полное отсутствие вопросов.
Мелиора. Временная столица
Кесарь медленно приходил в себя. Словно бы по частям.
Того, что случилось, не должно было случиться. Он хорошо помнил, как открыл Запертую книгу. В ней всего двенадцать листов, толстых кожаных пластин с выжженными письменами. Слово Света, Слово Тьмы, Слово Огня, Слово Воздуха, Слово Земли, Слово Воды… – это всё слова живых. Есть там и другие слова. Он хотел произнести Слово Воды. Пусть падают дожди и пусть вскроются подземные жилы. Это лучше, чем умереть от жажды среди воды, горькой, как жёлчь…
(Внутри себя он знал, он помнил каким-то краешком памяти, что на самом деле – хотел сделать что-то другое. Что-то совсем-совсем другое… более… более важное… и – необратимое… Но ему властно велели – ему! – властно! – велели! – даже не пытаться вспоминать об этом. Или – не властно?.. Может быть, на него просто испуганно прикрикнули? И он решил про себя, что пусть будет так: он просто хотел произнести Слово Воды…)
Он так ничего и не успел тогда…
Пошевелил рукой. Рука отзывалась. Что-то он чувствовал ею – непонятное, облегающее. Другая рука… вот. Он попытался согнуть её. Рука преодолевала какое-то сопротивление.
В детстве его однажды засыпало подушками.
И сейчас – было похоже на то.
Но без удушья, без запаха пыли и перьев. Только темнота и мягкое неодолимое сопротивление всего вокруг.
Книга. Острый угол её переплёта.
Он попытался повернуться. Что-то упёрлось в бок.
Новое долгое путешествие руки. Приходится раздвигать мягкие складки. Гладкий шар размером поменьше яблока – как раз, чтобы обхватить пальцами. Не подаётся под рукой.
Он опёрся об этот шар, потому что ему было больше не обо что опереться. Долгое усилие. Вторая рука поймала книгу.
Ну же…
Всё произошло как-то сразу – и вне его, и внутри. Только что он лежал – или висел – в каких-то мягких тенётах, и вдруг понял, что всё не так, что он просто стоит перед закрытой дверью, держится за ручку этой двери, под мышкой у него книга, и всё, что нужно, так это ручку повернуть и потом потянуть на себя дверь, он раньше делал это много раз… но вот не решается почему-то… с ним было что-то вроде обморока, недолгой потери ориентации… ну же! Пора!
