Далия Трускиновская - Диармайд. Зимняя сказка
У друидов хватило ума не восседать на тронах, но поставить себя выше тронов. Они стали советниками королей и хранителями законов. А законы имеют премилое свойство разрастаться вширь. И возникла необходимость в точном сохранении всех пунктов и статей.
Их можно было записать на дереве или на коже, при желании – выбить на камне. Но сиды отравили своих учеников высокомерием. Написанное друидом может быть прочтено простолюдином, если у того довольно ума, чтобы освоить грамоту. Если же каждый сможет постигать знания по своей воле – что тогда делать клану, поставляющему советников королям?
Тогда-то и появились первые живые книги.
Ученики заучивали законы и многое иное наизусть. Вскоре был найден прием – и законы, и предания перелагались в стихи для лучшего запоминания. Так друиды вырастили себе врагов – тех, кто не имел особых знаний, не растил в себе силы, а просто выучился работать со словом, и приемы этой работы были все изощреннее. Но эти враги, сами не осознававшие вражды, состояли при друидах, числились в их клане, назывались филидами.
Неминуемо должен был прийти день, когда слово сделалось Словом и родилась иная магия, недоступная сидам.
Этого в фолианте не было. Но Дара, пройдя второе посвящение, уже научилась чуять магию там, где она действительно имелась. Автор странной книги, а может, переводчик, громоздил заумные рассуждения, которые совершенно невозможно было дочитать до конца, перемежая их цитатами, как бы иллюстрируя свои тезисы живыми примерами. Но заумь научной прозы была сама по себе, а магия поэзии – сама по себе!
Однако одного Дара так и не поняла – насколько совпали по времени появление среди филидов первых поэтов, владевших даром обретающего плоть Слова, и появление среди друидов женщин-жриц, не видевших нужны в приемах военной магии и превыше всего поставивших целительство.
– Bandrui, – произнесла она вслух. Так называли женщину-друида, на европейский лад – друидессу. – Banfile…
А это уже была женщина-филид, желанная гостья при королевских дворах. Звание, которое по праву полагалось маленькой горбунье Фаине – если бы Фердиад не истребил на Курсах всякую память о филидах, подменив поэзию кратким курсом формального стихосложения.
Почему же он, уверенный в себе, гордый и сильный, так боялся тех исчезнувших, растворившихся в веках поэтов?
Стоп, сказала себе Дара, стоп! А вот теперь уже начинаются совпадения!
Надо возвращаться к фолианту, продираться дальше, извлекать зерно истины из хитросплетенных и утомительных рассуждений! Как вышло, что друиды уступили место филидам? Только ли потому, что эти назойливые советники с их устаревшими истинами осточертели королям? Только ли потому, что королю приятнее видеть рядом с собой умного и одаренного рассказчика историй, умеющего при нужде сочинить песнь поношения для врага, чем обладающего тайной силой и скверным характером властолюбца-советника?
Куда девалась магия друидов? И куда в итоге девалась магия филидов – если только она не приснилась Даре той новогодней ночью?!
Но дальше в фолианте была уже какая-то, на ее взгляд, сущая дешевка. От друидов непонятный автор перепорхнул к древним грекам и даже более того – к Атлантиде.
– Бр-р… – только и сказала Дара. Однако ее взгляд зацепился за имя – и вместо того, чтобы с чистой совестью перевернуть пару страниц, лишенных драгоценных цитат, и разбираться дальше, она принялась читать – правда, недоумение делалось все сильнее.
Этот кусок текста, написанный от руки, явно был откуда-то передран с сокращениями. Речь в нем шла об Элладе, о ее жрецах и воинском сословии – всадниках. Греческие всадники пытались освободиться от опеки жрецов и в конце концов устроили на них нечто вроде облавы. Очевидно, к тому времени жрецы окончательно растеряли всю древнюю магию. В предании эта облава была названа охотой на Калидонского вепря. Вепрь, по мнению автора, был символом жреческого сословия. Но откуда у эллинов взялась Калидония?
– Это созвучно древнему названию Шотландии – Каледония! – радостно сообщал автор (и двойной волнистой линией подчеркивал цитату неведомый пепеписчик), и на этом основании возводилась целая конструкция. Вепрь был белым – и одеяния друидов тоже, именно друидов, про греческих жрецов он уже успешно забыл. Первый удар по вепрю нанесла охотница Аталанта (тут следовало вырезанное из газеты, судя по узким столбикам текста, длинное и путаное рассуждение об Атлантиде, в котором пара-тройка тысяч лет роли не играли), эта Аталанта по преданию была вскормлена медведицей, а медведь – символ воина (почему – этого Дара тоже не поняла). Но мелькнуло имя – и она, заинтригованная, добиралась до имени. Два абзаца спустя автор, уже окончательно махнув рукой на древних греков, пристегнул к делу чародея Мерлина (он же – друид, он же – вепрь!) и короля Артура (он же – воин, он же – медведь!)
– Надо же… – пробормотала Дара, вспомнив звериные волоски, а еще через страницу поняла, откуда взялось в фолианте это удивительное научное исследование. Медведь – «arktos», Арктика – как всем известно, Гиперборея, Аталанта – воспитанница медведицы, стало быть, атланты – духовные наследники гиперборейцев. Все, приехали.
Поисками Атландиды в свое время увлекся Кано, к счастью, ненадолго.
Оттуда и знала Дара все мыслимые и немыслимые версии. Тот, кто изготовил фолиант, возможно, просто собирал в кучу все, где хоть одним словом упоминались друиды, чтобы на досуге разобраться. А может, имел какой-то более хитрый замысел – вроде попытки спрятать имеющие силу слова в потоках псевдонаучного текста.
Дара перевернула страницу. Сразу за гиперборейской Атлантидой обнаружились любовные стихи без начала и конца.
– О Буи Финд, пойдешь ли со мной,
В край золотой,
Где вечное лето,
Там волосы – словно венок первоцвета,
Там нежное тело – как снег и свет,
И там оружия нет,
О Буи Финд, пойдешь ли со мной
Туда, где не встретишь меч и копье,
Не встретишь слов МОЕ и ТВОЕ,
О Буи Финд, послушное тело
С морем запело
В лад…
– Это что еще такое? – удивилась Дара, но дальше были слова еще более неожиданные.
«Случилось однажды Фингену, сыну Лухта, быть в ночь под Самайн у холмов Друим Финген. Каждую ночь под Самайн приходила к Фингену женщина из тех холмов, и пришла она, чтобы о явлениях дивных поведать. Звали ее Ротниам, дочь Умала Урскатаха, и она была рыжеволоса. В ночь под Самайн сошлись они…»
Тут же имя сиды было записано буквами, в которых оно лишь с большим трудом угадывалось, и давался перевод: «сверкающий круг».
![Елена Минкина-Тайчер - Женщина на заданную тему[Повесть из сборника "Женщина на заданную тему"]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)