Дэвид Геммел - Великое заклятие
— Похоже на то. Рад видеть вас, генерал. — Улыбка Ногусты померкла. — А вот Зубр до этого не дожил.
— Я знаю. Монахиня показала мне во сне, как он погиб. Он поступил доблестно — меньшего я и не ожидал. Его упрямства я всегда терпеть не мог, но восхищался его мужеством.
Ногуста снова закрыл глаза.
— Дело не кончено, генерал. Сюда идут три тысячи вентрийцев с повелителем демонов во главе. Они его принимают за Маликаду.
— Жаль, что он на самом деле не Маликада. С удовольствием перерезал бы глотку этому предателю.
— Ему бы это, думаю, удовольствия не доставило, — заметил Антикас.
Белый Волк пропустил это мимо ушей и сказал Ногусте:
— Численность врага меня не пугает, а вот то, как их одурачили, мне противно. Ульменета говорит, что если повелитель демонов добьется своего, всех этих солдат постигнет судьба Маликады. Печально, когда люди гибнут даже за правое дело, но еще хуже, когда они собираются умереть за неправое, как эти вентрийцы.
— Вы очень любезны, что так заботитесь о них, — саркастически вставил Антикас, но Банелион снова оставил это без внимания.
— Отдыхай пока, — сказал он Ногусте. — Собирайся с силами. Я сделаю все, что необходимо. — Генерал поднялся и на мгновение задержал взгляд своих светлых глаз на Антикасе. — Я видел, как вы сражались на мосту вместе с Дагорианом. Я любил этого мальчика, и вы хорошо сделали, что помолились за его душу. Сам я не религиозен, но хотел бы верить, что огонек загорелся перед ним и показал ему дорогу в ваш небесный чертог. — Не дожидаясь ответа, он кликнул солдат и вышел вместе с ними.
— Он меня ненавидит, однако хвалит, — шепотом промолвил Антикас. — Поистине странный он человек.
— Может, странный, а может, и нет, — сказал Кебра. — Редко кто понимает, что у Белого Волка на уме — вот почему он лучше всех других полководцев.
— Ты думаешь, ему правда не все равно, что будет с вентрийскими солдатами?
— Правда. Он не кровожаден, и от резни его воротит.
Ногуста снова уснул, и Антикас присел рядом с ним, изучая его лицо. Оно блестело от пота, на бритой голове проступила белая щетина.
— Легко забыть, как он стар, — со вздохом сказал Антикас и улыбнулся Кебре. — Я видел, как он дрался с Церезом, и поражался его мастерству. Я думал, ему лет сорок. Знай я тогда, сколько ему на самом деле, я преклонил бы перед ним колено.
Серебряный полумесяц в золотой руке на груди Ногусты зажегся, как маленький фонарик.
— Что это значит? — спросил Антикас.
— Это значит, что зло близко, — ответил Кебра и осенил себя знаком Хранящего Рога.
Белый Волк, стоя перед руинами, еще раз оглядел местность. Справа и слева гряды холмов с редкой порослью деревьев и кустарника, но между ними земля ровная. Зная, что у вентрийцев кавалерии больше, чем пехоты, он прикидывал возможные направления атаки.
Враг мог, конечно, не давать бой здесь, а обойти руины и напасть на него со всех сторон, но он считал это маловероятным. В самих развалинах кавалерия не сможет сражаться в полную силу, а если они рассредоточатся, то преимущество получат дренайские пехотинцы. Нет: неприятель должен больше всего рассчитывать на победу при лобовой атаке и прорыве линии обороны.
Банелион позвал к себе офицеров и стал отдавать приказы. Они выслушали его молча и вернулись к своим людям.
Солнце уже закатывалось за горы. Еще час — и начнет темнеть.
К старику подошла Ульменета, и он спросил:
— Как там Ногуста?
— Кажется, ему лучше.
— Это хорошо. Довольно и того, что Дагориан умер — мне очень хотелось бы, чтобы Ногуста остался жив.
— Вы сказали королеве то, что думаете на самом деле? — спросила она, глядя прямо на него своими голубыми глазами.
— Я всегда говорю то, что думаю. Я считаю, что в Дренане ей будет безопаснее, но она моя госпожа, и оспаривать ее пожелания не мое дело.
— Но вы предвидите, какие возникнут затруднения, если она захочет остаться в Вентрии?
— Разумеется. В этом случае дренайские аристократы либо изберут нового короля, либо провозгласят новую республику. Что до вентрийцев, то примут ли они наследника Сканды без армии, которая поддержала бы его? Сомневаюсь. Однако вот эти горы по-прежнему будут стоять, а реки течь к морю. Природе нет дела до правителей, до их жизни и смерти. Впрочем, с этими вопросами придется подождать до завтра.
— Вы правы. Я еще не поблагодарила вас за то, что вы пришли нам на помощь, и делаю это сейчас. Поверьте, моя благодарность больше, чем могут выразить слова.
— Не нужно благодарить меня, госпожа. Всю жизнь мною руководили долг и ответственность, а теперь мне уж поздно меняться.
— Однако вы потратили почти все свое состояние, чтобы предложить награду вашим солдатам, а на это способны немногие.
— Думаю, вы удивились бы, узнав, сколько людей намоем месте поступили бы точно так же. Теперь стало модно полагать, что все поступки имеют под собой корыстную основу. Так утверждают политики, и мы им верим. Я прожил долгую жизнь, госпожа Ульменета, и многое повидал. Людей, которые готовы помочь другим, очень много. Возможно, именно это желание и объединяет нас всех, Дагориан и Зубр отдали жизни ради спасения матери и ребенка. Они сделали это добровольно, не помышляя о собственной выгоде.
— Но ваши люди пошли за вами потому, что вы пообещали им золото. Не расходится ли это с вашей философией?
— Нисколько. Я посулил им золото, потому что солдат должен получать плату за свою службу. Но если бы я попросил их пойти со мной, не имея ни гроша, многие все равно пошли бы. Поговорим, однако, о более срочных делах. Я видел, как вы чародействуете, но не знаю вашей силы. Можете ли вы каким-либо образом помочь нам нынче вечером?
— Убивать не в моих полномочиях. Магия земли предназначена, чтобы исцелять. Если я вызову из земли огонь и пошлю его на вентрийцев, сила немедленно покинет меня.
— Задавая вам свой вопрос, я имел в виду не людей.
— Анхарату я ничем не могу повредить. Его мощь слишком велика.
Банелион помолчал и еще раз оглядел поле будущего сражения.
— Атаку мы, безусловно, выдержим. Они напорются на наши копья и ничего не добьются. Мне хотелось бы только избежать ненужных потерь.
— Не вижу, как это возможно, — откровенно призналась Ульменета.
— А вот я, мне кажется, вижу — но не знаю, в вашей ли это власти.
Ногуста проснулся как раз после заката. Во рту у него пересохло, в левом плече пульсировала боль. Поморщившись, он сел. В храме царил полумрак, и только в палатке у дальней стены горели две лампы. Ногуста встал, справился с головокружением и позвал Коналина — тот, сидя на куче щебня, пил воду из глиняной чаши.
