Терри Гудкайнд - Последнее Правило Волшебника, или Исповедница. Книга 2
Ее мысли неслись по имевшимся вариантам выбора. У нее была возможность ударить первой. И следовало использовать это наилучшим образом.
Первой мыслью было выбросить вверх колено, как раз туда, где это наиболее опасно для него. Но поскольку она лежит на правом боку, а ее ноги укрыты одеялом, и его позиция такова, что он может ее этим одеялом придавить, она считала, что возможностей для первого удара у нее очень мало.
Однако ее левая рука была свободна и находилась как раз поверх одеяла. Этот вариант показался ей наилучшим выбором. Поэтому без дальнейшей задержки, пока не оказалось слишком поздно, она нанесла быстрый удар, с проворством гадюки, пытаясь большим пальцем выдавить ему глаз. Палец с силой вдавился в мягкую ткань его глаза.
Он закричал от испуга и немедленно отдернул лицо назад и в сторону. Быстро собравшись, он рукой отшвырнул ее в сторону, как только она вцепилась в его лицо, и в то же самое время обрушил весь свой вес вниз, выдавливая воздух из ее легких.
И прежде чем она смогла сделать вдох, он надавил предплечьем поперек ее горла, прижимая ее голову к земле и затрудняя дыхание. Кэлен сопротивлялась из всех сил, пытаясь вырваться от него. Это отчасти напоминало схватку с медведем. Она явно уступала ему и по весу, и по силе, а особенно проигрывала из-за уязвимости позиции, в которой находилась. У нее не было никаких средств, чтоб сбросить его, и не было эффективного способа нанести удар.
Кэлен еще сильнее повернула голову вправо, чтобы высвободить дыхательное горло из-под нажима его руки, лежащей поперек ее горла. Напрягая мышцы шеи, она смогла все же вдохнуть.
Когда Кэлен сделала этот затрудненный вдох, ее взгляд сфокусировался, оказавшись нацеленным на его одежду, лежащую неподалеку. Кэлен заметила торчавшую из-под штанов серебряную рукоять меча и даже разглядела на ней в раннем утреннем свете поблескивавшее золотом слово «истина».
Кэлен отчаянно тянулась, чтобы схватить меч, но тот находился далеко от ее пальцев. Она понимала, что, лежа на земле, не может свободно пользоваться другой рукой, и даже если и овладеет мечом, у нее не будет возможности вытащить его из ножен, чтобы проткнуть Самюэля или хотя бы серьезно ранить. Ее цель заключалась в том, чтобы ухватиться за рукоять, а затем концом эфеса ударить противника по лицу или по голове. Меч был достаточно тяжелым, чтобы оказаться эффективным при использовании его таким образом. Если нанести хороший удар в уязвимое место, например, в висок, можно даже убить.
Но рукоять оставалась вне досягаемости.
В то время как Кэлен стремилась добраться до меча, у Самюэля обнаружились кое-какие трудности в попытках добраться до нее. Одеяло оказалось препятствием для его похоти. Присев на нее, чтобы удерживать ее внизу, он лишь осложнил свою задачу, не учтя некоторых практических аспектов этой процедуры. Он вполне удачно удерживал ее внизу, но одеяло и было частью тех средств, с помощью которых он продолжал контролировать ее руки и ноги. В то же самое время оно не позволяло ему добиться своей конечной цели.
Она понимала, что так будет лишь до того момента, пока его не осенит, что проще ударить ее до бесчувствия.
Будто читая ее мысли, он занес правую руку над головой. Она заметила, как сжался кулак. Как только кулак двинулся вниз, к ее лицу, она использовала всю свою силу, чтобы резко вывернуть тело и уклониться от удара.
Кулак врезался в землю точно позади ее головы.
Ее пальцы нащупали золотистую вязь слова «истина» на рукояти меча.
Само это слово, казалось, привело к резкой остановке всего.
В одно мгновение она оказалась пронизана пониманием.
Разные понятия внутри нее, которые казались полностью утраченными, вдруг оказались на своих местах.
Она не помнила, кем была, но мгновенно осознала, что собой представляла.
Исповедница.
Это не было полным соединением с ее прошлым, но давало ей знание, что означает быть Исповедницей. Ранее это было для нее сплошной загадкой, но теперь, поняв, что все это означает, она ощутила эту неотъемлемую часть собственной сущности, свою связь с ней.
Она по-прежнему так и не знала, кем она была, кто такая Кэлен Амнелл, и не помнила ничего из своего прошлого, но вспомнила, что значит быть Исповедницей.
Самюэль занес руку, чтобы снова ударить ее.
Кэлен приложила свою руку к его груди.
И больше не было ощущения, что над ней нависает сильный мужчина, пытающийся подчинить ее себе. Она больше не чувствовала ни паники, ни ярости. Она больше не боролась. Она ощущала себя так, будто стала легкой, как дуновение ветерка, и что он больше не имеет никакой силы над ней.
Больше не было никакой неистовой борьбы, никакого чувства отчаяния.
Время принадлежало ей.
Ей больше не нужно было лихорадочно соображать, оценивать или решать. Она знала, с отчетливой ясностью, что делать. Ей даже не требовалось это обдумывать.
У Кэлен не было необходимости взывать к присущей ей по природе силе, а требовалось всего лишь позволить своему новому ощущению проявить некоторую свободу.
Теперь она могла видеть застывшую на его лице разъяренность и сосредоточенность. Кулак неподвижно завис в воздухе, как будто до тех времен, пока это все не закончится.
Ей не требовалось на что-то надеяться, чего-то ждать или действовать. Она знала, что время теперь ее. Она знала, что сейчас произойдет, почти как если бы это уже случилось.
Самюэль пришел в лагерь Имперского Ордена совсем не для того, чтобы ее освободить, а – по причинам, которые она довольно скоро узнает, – чтобы захватить ее.
Он не был ее спасителем.
Это был враг.
Внутренняя ярость ее мощной, бездействующей и плотно свернутой силы, покидающей свои границы, была поразительной. Она поднялась из глубин темного внутреннего естества, наводняя каждую клеточку ее существа.
Время принадлежало ей.
Она могла бы сосчитать каждый волосок на его застывшем лице, если бы хотела, и он бы так и не продвинулся ни на дюйм в своем безрассудном стремлении ударить ее.
Ее страх исчез; спокойная целеустремленность и самообладание пришли на замену ему. Больше не было ярости; холодная оценка ситуации заняла ее место.
В состоянии глубокого спокойствия, порождаемого властью над своими возможностями и, следовательно, над собственной судьбой, ей больше не требовалось сохранять ни ненависти, ни ярости, ни ужаса… ни малейшего сожаления. Она видела истину того, что происходило. Этот человек обрек себя сам. Он сделал свой выбор; теперь он должен столкнуться с неизбежными последствиями этого выбора. В этот бесконечно малый промежуток жизни ее разум пребывал в пустоте, где всепоглощающий бег времени, казалось, приостановился.
