Анатолий Герасименко - Тотем Человека
— По крайней мере, нам тогда показалось, что так будет лучше, — добавил Боб. А Саша промолчала. Ох, что-то много пауз в твоей партии, Саша. Не к добру. Уж кто-кто, а мы, кошки, разбираемся, когда что-то не к добру. Да… Значит, вам показалось. Будет лучше — так, значит, вам показалось. Замечательно. Черт с ним, что я потерял друга. Черт с ним, что не смог с ним по-человечески поговорить. Черт с ним, что воображал себя убийцей. Будет лучше. Да уж, не сомневаюсь. Хуже-то уже некуда.
'Эй, братишка, — весело сказал голос в голове. — Воображал себя убийцей, говоришь? Ты и есть убийца, между прочим. Забыл?'
— Вопрос номер раз, — сказал я. — Что он делает у Стокрылого?
— Обещал ему убить всю его паству, — сказал Боб нехотя. Раздался грохот и звон: Саша уронила на пол обе чашки и банку, полную кофе. Точнее, когда-то полную. Теперь кофе наполнял всю кухню. Дина схватила Сашу за плечи, повлекла в ванную.
— Не то, — сказал я. — Это я уже знаю. Как он попал к Стокрылому?
Боб вздохнул.
— Сашка помогла, — признался он.
Я помолчал. Уж больно неприличный вопрос я собирался задать. Стоило дать Бобу ответить на него самому.
И он ответил.
Вот что он сказал:
— Она… Сашка в него втрескалась, короче. В ворона. Он поманил — она пошла.
Ребята, ребята. Жаль, что никого не было рядом с нами в тот момент. Потому что момент был — один на миллион. Боб произнес слова — такие банальные, такие грубые и обыденные: втрескалась, поманил, пошла… И ведь я почти поверил, что он сказал это искренне. Есть ведь такие люди, для которых все просто. Жена — это собственность, вроде телевизора или дивана. Если кто-то украл у тебя телевизор, дай вору по щам и верни собственность. А если телевизор испытывает какие-то чувства к новому владельцу, то это проблемы только его, телевизора.
Но потом Боб посмотрел на меня, и я увидел…
Клянусь, я не вру, ребята.
У этого волчары, мента, тевтонского Геркулеса без страха и упрека.
Я увидел — слезы в его глазах.
И мне стало так стыдно, как не бывало уже давным-давно. С тех пор, как я задушил хозяйкиного цыпленка — одну жизнь тому назад. Цыпленок был горячий, бьющийся, слабый, и у него была кровь, как молоко, сладкая… а девчонка, дуреха, прорыдала весь вечер… очень, очень стыдно было. Как сейчас, только сейчас стыднее, потому что это был Боб, а Боба я знал со школьной скамьи, Тотем мой драный, крашеный…
'Боб, дружище', - хотел сказать я, и почти собрался это сказать, и тут хлопнула дверь ванной. Возникла Дина и потянула меня за рукав. Я покорно поднялся и последовал за ней, ощущая всю нелепость ситуации: мной повелевала изменившая мне жена. Но, видно, словно 'нелепость' и впрямь придумали простецы. Для хинко 'нелепость' — это, похоже, нормальное состояние. Да…
Впрочем, Дина не собиралась мной особо повелевать. Она просто втолкнула меня в ванную и ушла.
А в ванной, оказывается, была Саша.
О, проклятье, обреченно подумал я. Еще один откровенный разговор.
Саша смотрела на меня, я смотрел на нее.
То же, что с Бобом: обоим смерть как хочется выговориться, но не знают, с чего начать. Что ж, тогда я начну.
— Ты, значит, всем своим поведением хочешь показать, что не знала, — сказал я. Саша замотала головой так, будто она у нее держалась на резинках — были в моем детстве такие куклы, у них руки-ноги на шарниры крепились, а голова на резинке. Саша сидела на краю ванны, а теперь вдруг встала, вцепилась мне в отвороты халата и заговорила:
— Нет, нет — не знала — не знала — он от меня скрывал — я в мыслях не держала, ты что — он ведь такой… такой, как бы, ну, он бы не смог, может ошибка какая, а, может, ты как-нибудь сможешь… братик, миленький… А?
Тут до меня начало доходить.
— Ага, — сказал я. — То есть ты хочешь, чтобы сейчас Черный умер по-дурацки, а твой ворон остался жив-живехонек? За этим ты меня сюда позвала? Потому что из всех сил не знала, что они там готовят?
Честно говоря, мне хотелось, чтобы она сказала 'нет'. Но она ничего не сказала. Потому что не успела.
В недрах ее полуформенного костюма запиликал телефон. Она, чуть не уронив, достала трубку, прижала к уху и сказала:
— Алло!!
Именно так, с двумя восклицательными знаками. Телефон был так себе, дешевенький, но громкий. Очень громкий. Потому я услышал — не хуже Саши:
— Милая, здравствуй! Спасибо тебе, мы спасены. Ур-ра!
— Ага, — сказала Саша, бегая глазами. — Не за что.
— Да чего там — не за что. Позвонила, предупредила. Очень оперативно. Теперь вот что. Ты сегодня очень занята?
— Н-нет, — сказала Саша, — нет, не очень. А что?
— А! — голос в трубке обрадовался. — Это просто отлично. У меня лекция сегодня наметилась. Внеплановая, потому что потом у меня до-олго не будет времени на выступления. Но зато это будет совсем короткая лекция. Придешь?
Саша молчала.
— Алло! — добродушно крикнул Стокрылый.
— Да, — сказала Саша, — да. Приду. Обязательно. Где?
— На восьмой точке, — загадочно сказал Стокрылый. — Как тебе, не слишком экзотично?
В трубке раздалось карканье — это он так смеялся.
— Нет, — сказала Саша. — Все в порядке. Во сколько?
— Через час. И всем знакомым скажи!
— Считай, что уже сказала, — медленно произнесла Саша.
— Все, целую! — бодро сказал Стокрылый и отключился.
Саша вновь села на краешек ванны, закрыла лицо руками и принялась раскачиваться.
— Слушая Тотем, — сказал я, — поступишь верно. Но своей головой тоже надо думать, великолепная.
— Выйди, пожалуйста, — попросила она. — Выйди.
Я вышел. На кухне было тихо. Дина пялилась в окно — ничего там не было интересного, один сплошной дождь. Боб пристально изучал поверхность стола. Признаюсь, что часто резал хлеб без доски; резал изуверского вида ножом-пилой, так что мой покоцанный стол, с некоторой натяжкой, мог вызывать интерес Боба как криминалиста.
— Так, — произнес я, шагнув через кучу кофе, который рассыпала Саша. Налив себе чаю — не терплю кофе — я вернулся к столу и продолжал: — Поскольку на работу я уже всяко опоздал, давайте выкладывайте мне все, чего я не знаю. Вопрос номер два: когда намечается этот, понимаешь, геноцид, как о нем стало известно, и почему я все-таки вам нужен.
Боб поднял брови, но его опередила Дина.
— Это я обо всем узнала, — сказала она и повернулась ко мне. Все-таки она была прекрасна — даже невыспавшаяся, ненакрашенная и почти непричесанная. — Случайно узнала. Когда… когда была у Макса. Вчера. А сегодня решила сказать Бобу. И Саше. Думала…
— Думала, что Саша сразу нам эту ворону на блюдечке подаст, — зло проворчал Боб, — а Саша-то взяла — и сдала нас вороне…
