Мастер Чэнь - Любимая мартышка дома Тан
К тому моменту, когда я на краденом коне вынесся из дворца, распугивая спешащих из него чиновников, на чанъаньских проспектах появились груженые повозки, с которых в песок падали самые разнообразные предметы — свитки с кистями, мешочки с рисом (он немедленно рассыпался) и даже модные низкие стулья. Возницы останавливались, пытались все это подобрать, на них натыкались и с проклятьями огибали погонщики других экипажей, груженых осликов и коней.
У городских ворот начали скапливаться очереди. Проклятия, ржание коней и рев верблюдов нарастали. Городская стража не имела понятия, что делать с этим нашествием и как быть, когда погаснет солнце и надо будет, по идее, закрывать ворота. Но ведь закрывались они для того, чтобы не пускать кого попало в город. А как быть с толпой вполне уважаемых жителей, которые хотят вырваться из этого города на ночь глядя? Что делать с ней? Никаких приказов на этот счет не поступало.
Еще раньше, когда скопище людей не было еще таким густым, у южных ворот Миндаомэнь произошла сцена, о которой потом беженцы, благополучно достигшие убежищ, вспоминали годами.
По Миндао, Светлому пути, — главному проспекту столицы — на юг устремилась кавалькада Чжоу-гуна.
Его накрашенные радужными красками и благоухающие пачулей и амброй мускулистые юноши разобрали стоявшие в главной зале дворца странные орудия, которые прежде служили лишь украшениями и никогда не бывали в настоящей войне: старинные алебарды самых диких очертаний, в виде полумесяцев, лепестков пламени, кукурузных початков. А также тяжелые железные шары, прикрепленные к древкам цепями и утыканные шипами. И копья с лезвиями длиной в целый локоть, под которыми болтались конские хвосты. Еще томные юноши облачились в древнюю, позеленевшую броню, возложили на головы запыленные чешуйчатые шлемы. Видевшие это невероятное преображение признают, что им пришлось пересмотреть свои взгляды на нежную мужскую любовь.
Вся эта ощетинившаяся острым железом кавалькада бронированной стеной окружила драгоценное пухлое тело своего хозяина и возлюбленного, который покачивался между ними в седле с неизменной извиняющейся улыбочкой. Раздалась команда, и все это дико выглядящее воинство загрохотало копытами по южному проспекту.
При любом мятеже главная проблема — вовремя догадаться, кто же из почти одинаково обмундированных воинов свой, а кто чужой. Тем более что и сами воины не всегда хорошо это знают — они ждут приказа своих генералов, в это время лихорадочно размышляющих, на чьей стороне им следует быть. Городская стража, увидев конный строй пограничников Ань Лушаня, вряд ли догадалась бы, что вот это и есть варвары, входящие в город: в конце концов, стражники увидели бы просто имперских воинов в стандартном вооружении, рысивших от дворца, из центра города. А вот тускло сверкающие в клубах пыли невиданные алебарды и шлемы над суровыми лицами с женственными, тщательно накрашенными бровями и губами были просто воплощением варварского войска. Единственное, что наверняка поставило тогда стражу в полный тупик, — зачем варварам вместо того, чтобы врываться в замерший от ужаса город, наоборот, вырываться из него. Но думать времени не было. Стража бросилась в узкие щели между мощными стенами и примыкающими к ним домами. А Чжоу-гун и его сладкие юноши, не останавливаясь, пронеслись под гром копыт прочь из обреченного города.
Но я, повторим, не видел этого удивительного зрелища, пробираясь по сгущающемуся людскому хаосу среди кварталов Бучжэн, Цзиньчэн, Инин и так далее, проклиная груженых верблюдов и пересекавшие мой путь каналы с их выгнутыми полукольцами мостами и печальными ивами над водой. Мосты эти интересовали меня сейчас только в одном смысле — через них надо было перебираться, ведя коня в поводу, среди толп народа и, что еще хуже, повозок.
У Ворот Золотого Сияния я провел чуть не полстражи, расталкивая безумцев, пытавшихся вырваться из столицы до закатного удара барабана, и отвечая с седла на множество вопросов.
Дрожащий от возмущения конь вынес меня, наконец, на западную дорогу и взял угрюмую рысь.
Первое, чем мне предстояло заняться, — это разобраться, что за зверюгу мне послала судьба. Выносливую и упорную — без сомнения, но сумеет ли этот конь сделать такой неожиданный рывок с рыси на галоп, как моя дорогая Мышка (что там с ней происходит, во дворце? — лучше не думать). На что этот конь годится в случае игры в догонялки с другими гвардейскими лошадьми? Обольщаться не следовало, а вот испытать мое новое приобретение было просто необходимо.
После нескольких рывков в галоп я решил, что назову жеребца Варз, то есть высокий. Хотя бы потому, что для стандартной степной толстоногой твари с отвислым задом он действительно был немал. Более того, он еще, как постепенно выяснялось, был упрям и азартен.
Затем я позволил своей голове вяло поразмышлять о том, сколько же имен у армейских лошадей, чья судьба — постоянно менять хозяев. В общем, я попросту отдыхал, быстро продвигаясь вперед по удивительно пустой дороге. Куда девались все эти толпы беглецов?
Мой отдых прервался, когда в бивших вдоль земли закатных лучах я четко увидел следы на дороге: не очень большой отряд армейских коней, которые пронеслись сначала на запад, потом — обратно. Отпечатки их копыт перекрывали все остальные, в том числе следы экипажей и сопровождавшей экипажи кавалерии.
Итак, погоня. Мне стало ясно, почему дорога пуста.
Когда лазоревый купол над моей головой начал бледнеть, а запад засветился малиновым и шафранным, мне в голову пришла неприятная мысль. Я выскочил из дома с пустыми руками, к поясу моему не было подвешено ничего, потому что в седельных сумках Мышки всегда было все необходимое, включая неплохую сумму денег. А вот чего ожидать от сумки гвардейца? Краткое изучение ее показало то, чего я и опасался: из самого богатого человека Самарканда и не самого бедного жителя Чанъани я превратился в очень скромного гвардейского офицера. Горстки монет на дне сумки едва ли хватило бы на два хороших ужина, а что касается завтраков… «Я всегда говорил, что воровством не разбогатеешь», — послышался мне сиплый голос Юкука. Где он сейчас?
Я тряхнул головой и снова начал читать следы в сгущающейся темноте. Копыта, копыта… а вот тут уже что-то интересное: валяющиеся на дороге стрелы, буквально взрыхленная земля: конь бешено крутился на месте. И — больше ничего интересного, кроме того, что именно с этой точки копыта второго конного отряда повернули обратно.
Дорога пересекала долину по высокой насыпи, и ее еще можно было разглядеть. Но справа и слева от меня, там, где земля как будто проседала вниз большими квадратами полей и огородов среди редких деревьев, уже клубился сумрак и поднимались подсвеченные розовым серые дымки.
