Юрий Белов - Четвертый вектор триады
— Во-первых, для меня ты — богиня, и я не раз тебе это говорил, — улыбнулся Сан, — а во-вторых, Сатва не бог, а один из нас. Он просто шел впереди и сумел дойти до Вершины. «Бодхи» — означает «просветление», «Сатва» — «сущность». Когда зрение наше прояснится и за внешней оболочкой мы сможем видеть сущность предметов, людей и явлений, мы станем вровень с богами. И каждый человек способен на это. Посмотри сюда. Что ты чувствуешь, глядя на эту каплю?
Сан опустился на колени перед сверкающей в утренних лучах бусинкой росы, беспечно усевшейся на узком листе скального пустынника.
— Роса… — пожала плечами Летта.
— Я просил тебя чувствовать, а не думать, — укоризненно покачал головой коленопреклоненный философ.
Девушка пристально вгляделась в глубь огромного, искристо-прозрачного шара живительной влаги, возникшего из воздушного лона точно в срок и таявшего частичками нового зачатия. Она видела пульсирующую миллионолетней памятью водную оболочку планеты, где каждая молекула помнила плеск доисторического моря и промозглый холод ледовых толщ, горечь слюны ископаемых монстров и мгновенную смерть в потоках раскаленной лавы.
Летта вдруг поняла, что капля полна живых существ и существа эти не населяют воду, а составляют ее основу, ее сущность. И многоголосый хор, захлебываясь, рассказывал девушке о стремительном полете в струях водопада и пучине тупой боли в детской слезинке, о ликующем потоке сока в стволах деревьев и о многократном путешествии от юноши к девушке и обратно в сладостном слиянии губ и тел.
А еще они кричали о крови. Об озерах темной, пахнущей ржавым железом крови, взбитой копытами озверелых лошадей и подошвами торжествующих победителей…
Летта чувствовала, какими путями движутся капли друг к другу, образуя облака, и по каким стандартам строятся снежинки. Она дрожала от электрических разрядов далеких гроз и наслаждалась сказочной красотой узоров на обледеневшем стекле. Она металась в душном наркотическом бреду в поту пьяного солдата и гордо сверкала во взгляде благородного рыцаря, склоняющего копье к ногам улыбающейся влажной улыбкой красавицы… И мир искрился и переливался миллиардами крупинок неумирающей, запоминающей все жизни.
И было у него имя. И имя это было — Бог…
— Я вижу, ты познакомилась с водой. — Глаза Сана сияли. — Сущность воды составляют ундины — мельчайшие из энергетических существ. Если ты сосредоточишься на блеске солнечных лучей, то сможешь познакомиться с валакхильями — феями Солнца.
— Нет! Мне уже достаточно! — поспешно воскликнула Летта и прикрыла глаза ладонью, пытаясь зафиксировать в памяти ощущение единого поля, пронизывающего все живое через толщу пространства и горы времени.
Когда она опустила руку, Сан, сидя у ее ног, снова повторил:
— Так что же мы будем делать?
Летта, слегка обиженная его настойчивостью, нахмурилась.
— Я ведь вижу по твоим хитрым глазам, что ты уже все решил. Зачем же этот ненужный вопрос?
— Но ведь это ты познакомила меня с Делоном. К тому же вы — родственники.
— Знаешь, мне иногда кажется, что ты — родственник Эйба. Холодный и толстокожий. Могу я узнать, куда ты собираешься лететь?
— Мы, — Сан выделил это слово, — собираемся лететь на поиски остальных частей того целого, о котором говорил Мастер Земли. Если я не разучился считать, их должно быть четверо, и если я не разучился чувствовать, то они сейчас в беде.
— Ты тоже чувствуешь ЭТО? — Летта широко открыла золотые эльфийские глаза. — Может быть, мне попытаться установить с ними связь? По крайней мере понять, кто они и что с ними происходит?
— Давай. А я пока попробую позвать Делона. — Сан закутался в свою накидку и замер, погрузившись в созерцание заоблачных высей.
Еще не совсем представляя себе, что нужно делать, Летта закрыла глаза и вслушалась в тревожный Зов, идущий откуда-то с севера.
Сначала появился вкус слез. Слезы лились уже давно, промокшие волосы липли к распухшему лицу, слипшиеся ресницы мешали видеть. Где-то рядом умирал близкий человек. Нет, не человек, эльф! Летта вся сжалась, увидев сквозь завесу боли и тоски потерявшие золотой блеск соломенные пряди, разметавшиеся по серой, скорбной подушке.
— Эола, не умирай, не уходи, Эола! — услышала она далекие рыдания и почувствовала, как заплетается измученный язык и плохо слушаются искусанные, припухшие губы. Пятнышки крови на белом покрывале умирали, как мотыльки в безбрежной снежной пустыне. — Ты же все-таки бессмертна!.. — выкрикнула незнакомка, скорчившаяся на полу возле узкой эльфийской кровати, а злорадное мерзкое эхо зашептало по углам:
— … смертна… смертна… смертна!
Летта послала незнакомке ровную, спокойную волну сочувствия и силы, и девушка послушно затихла, обхватив плечи руками и поджав ноги.
В наступившей ментальной тишине амазонка уловила другой голос, идущий снизу, видимо, из-под земли.
— Как смеешь ты, убийца моей матери, предлагать мне это?! — звенел возмущением твердый девичий голос, и амазонка вдруг задрожала, почувствовав, как ее душу переполняет то же чувство, могучее и яростное.
— Ты не права, дочка, — каркал где-то рядом вкрадчивый, скрывающий зло мужчина, — я любил ее. Если я кого убил, так это того сумасшедшего эльфа. Но он погиб в честном бою с мечом в руках.
— Двадцать на одного — это ты называешь честным боем? Брат рассказал мне все. В том числе и то, как ты ударил мечом четырехлетнего ребенка! А потом… Потом ты насильно бросил свое семя в лоно оглушенной ужасом женщины, — мрачно и уже спокойно закончила девушка.
— Что знаешь ты, девственница, о силе страсти? — загремел, уже ничего не скрывая, мужчина. — Как можешь ты судить победителя, кровью добывшего вожделенную женщину?
— Не возжелай жену ближнего своего… не убий… — вдруг проговорила девушка бесцветным чужим голосом.
— Ага! — в мрачном восторге взвыл незваный отец. — Ты слышишь потустороннее! И ты ненавидишь семя, из которого произросла. О, какого внука родишь ты мне! Он будет талантлив, как я, и наполнен ненавистью, как ты и я вместе! Он сделает то, что не удалось мне!
Ментальный взор Летты наконец прояснился, и она увидела полупрозрачный силуэт затянутого в черное высокого мужчины, воздевшего руки к низкому потолку подземелья. Перед ним стояли двое. Темноволосая, невысокая девушка в коротком, видимо, гномьем плаще и стройный юноша с фигурой акробата и холодным прищуром карих глаз.
— У тебя только один путь разрушить его планы, — заговорил юноша, обращаясь к подруге. — Ты должна простить его. — Он ведь как раз и жаждет твоей ненависти. Пусть он не получит ее. Его удел — презрение и жалость. Он ведь добровольный больной. Калека. Он болен атрофией совести и воспалением души. Он жалок и не достоин даже ненависти. В позапрошлом году в порту Шолесума я познакомился с бродячим поэтом. Среди его стихов мне особенно запомнились такие строки:
