Холли Лайл - Месть Драконов
— Мне это известно. — Явная досада на лице Дугхалла сделалась еще более угрюмой. — Большую часть Текстов я заучил наизусть еще до твоего рождения.
— Тогда ответь мне на такой вопрос: где сказано, что смерть Возрожденного означает победу Драконов?
Не желая подчиняться ее доводам, Дугхалл смотрел на нее яростными глазами. Кейт скрестила руки на груди и принялась ждать ответа.
И тогда, точно обращаясь к чересчур бестолковому ребенку, Дугхалл заговорил:
— Тексты совершенно ясно говорят, что победа над Драконами будет достигнута лишь под предводительством Возрожденного. Поэтому, раз Соландер теперь не может возглавить нас, победа естественным образом достается Драконам.
— Если преждевременная смерть не позволяет Возрожденному возглавить нас, значит, Тексты перестают предсказывать будущее нашего мира. — Кейт покачала головой.
— Это очевидно. — Дугхалл пожал плечами. — Тексты обещали нам власть Возрожденного, цивилизацию, город Паранну. И победу над злом. В противном случае нас ждут уныние, гибель и ад, устроенный Драконами на земле.
Улыбнувшись, Кейт в третий раз спросила его:
— А где это сказано?
Дугхалл заметил ее улыбку, и на лице его появилось недоумение.
— Тексты гласят…
Кейт подняла руку.
— Мы с тобой уже договорились: Тексты потеряли свою силу. Случилось такое, чего Винсалис не предвидел. И отныне мы не вправе руководствоваться ими. Правильно?
Он медленно кивнул.
— Тогда кто и где говорит нам, что Драконы уже добились победы, что их нельзя одолеть и что наш мир уже обречен?
Дугхалл спустил ноги с постели.
— Но это же следует… — начал он, однако Кейт качнула головой, и дядя ее умолк.
— Дядя, будущее делают люди, не знающие, что из чего следует. Ты говорил это мне, когда я была маленькой девочкой, повторял, определяя меня на дипломатическое место.
Дугхалл глубоко вздохнул:
— Ну да. Я действительно так говорил.
— Так. Тогда назови мне имя авторитетного знатока, человека, которому ты доверяешь… того, кто считает наше поражение неотвратимым, и я оставлю тебя в покое… позволю тебе встретить во сне смерть.
Он медленно покачал головой, понимая, что хочет услышать Кейт, но все-таки не желая произносить этих слов. На лице Дугхалла застыла упрямая мина… она видела, как сжаты его губы, как опущены брови, как взгляд обегает помещение, словно пытаясь найти ответ среди предметов обстановки. Руки он сложил на груди, явно не допуская сомнения в собственной правоте.
Кейт ждала, терпеливая словно кошка возле мышиной норки, и наконец ее мышка выглянула.
— Нет такого знатока, — ответил Дугхалл.
— Я знала это.
— Но как можем мы надеяться на победу над Драконами без Соландера?
Она пожала плечами и широко улыбнулась.
— Не знаю. Но ты наконец задал правильный вопрос.
Кейт опустилась в небольшое кресло возле постели Дугхалла.
— Мне известно наверняка только одно: нас несомненно побьют, если мы не будем сопротивляться. И если мы не имеем теперь возможности руководствоваться Текстами, то вправе рассчитывать друг на друга. — Долгий, трепетный вздох вырвался из ее груди. — И действовать нужно немедленно. Тысячу лет назад наши предки разрушили цивилизацию, чтобы не позволить Драконам учредить свое господство над миром. Они отдали все, чтобы их дети и дети их детей не попали в вечное рабство, чтобы наши души не стали перегноем, на котором вырастет бессмертие нескольких могущественных Чародеев. Они воевали и отдали свои жизни, чтобы мы жили. А теперь пришла наша очередь сражаться. Нам нанесли серьезнейший удар, однако нельзя позволить, чтобы это остановило нас. Мы не имеем права просто так отдать наше будущее Драконам.
Дугхалл с опаской поглядел на нее.
— А кого еще ты успела убедить в этом, моя дорогая Кейт?
Улыбка ее погасла.
— Ты первый, дядя Дугхалл. И ты поможешь мне втолковать это всем остальным.
С вымученной улыбкой, Дугхалл спросил:
— А ты знаешь, что Винсалис-Подстрекатель был драматургом, перед тем как стал пророком?
— Ты рассказывал мне об этом. И о том, что когда Драконы казнили Соландера, Винсалис тысячу дней гадал и писал Тайные Тексты.
Дугхалл кивнул и продолжил:
— Он создал карту дорог, которой тысячу лет руководствовались Соколы, определяя свои пути. Однако самые тонкие, самые верные его мысли содержатся отнюдь не в Тайных Текстах, а в его пьесах. Он жил в мире, ушедшем в тень; в нем властвовали Драконы, жестокие и беспощадные правители, злобные и склонные к убийству. Люди боялись выступать против них. Винсалис противостоял Драконам с помощью слова, но осторожно… он никогда не писал об этих черных магах открыто, потому что тогда его убили бы, а ведь он сам проповедовал, что первой обязанностью воина является умение сохранить собственную жизнь. Он писал о могущественных злодеях и немногочисленных отважных героях, посмевших бороться с ними… и многие из его пьес были комедиями, так что на допросе он всегда мог доказать, что его произведение абсолютно невинно и написано лишь смеха ради.
Дугхалл опустил взгляд на свои корявые ладони, лежащие на коленях… а потом посмотрел на Кейт, и на губах его промелькнула тень хитрой улыбки.
— Люди, не имеющие чувства юмора, редко понимают, какой убийственной силой является смех.
— И о чем же говорили его пьесы?
Дугхалл прикрыл глаза.
— Мнимый герой одной из моих любимых пьес, которую Винсалис назвал «Трагикомедией о меченосце хейересском», мечник по имени Кинпот, человек могучий, мускулистый и знатный, к тому же знаток оружия, поклялся защитить селян от злого чудовища, вдруг объявившегося в округе… однако одолеть тварь оказалось ему не по силам. В первых двух актах пьесы все его действия, направленные против чудовища, проваливаются, и он делается всеобщим посмешищем. Он теряет свои земли, состояние, титул… даже собственный меч. И к началу третьего действия превращается в бездомного бродягу, сидящего на перекрестке с чашей для подаяния и мечтающего лишь о смерти.
— Действительно смешно, — заметила Кейт. Дугхалл фыркнул.
— Смешно читать, как в первых двух действиях этот самоуверенный сукин сын то и дело получает по заднице. Однако Винсалис никогда не писал своих пьес только развлечения ради. Когда, уже получив по заслугам, этот Кинпот сидит на перекрестке и просит подаяния, некто находящийся в еще более жалком положении, чем он сам, высовывает голову из канавы и говорит такие слова: «Когда ты разбит, сокрушен, уничтожен, вспомни, сын мой, вот о чем — ничто не касается всех людей в этом мире в одинаковой степени. Мир огромен и наделен — и так будет всегда — спасительной благодатью. Поэтому, когда придет час нужды, обратись к далеким морям и горам и приветствуй неведомых прежде героев, ибо помощь приходит из неожиданных мест».
