Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — пфальцграф
— Ну и что? — поинтересовался я раздраженно. — Помогли вам крепкие ворота?…
За спиной сказал наконец сумевший заговорить Растер:
— Сэр Ричард, а не разнести ли и саму башню?… Красиво так это…
— Хорошая идея, — проговорил Митчелл. — Вдрызг!
— Камни брызнут еще лучше, — сказал Растер громко. — А что? Ломать так ломать!
От перепуганных людей наконец отделился толстенький человечек, богато одетый, бросился в ноги моему коню.
— Благодетель!… Не губите!… Просто хозяин болен, вот и бегаем то к нему, то от него!
— А без него решить не можете?
— Как можно, — испугался он. — Он же хозяин! Я бросил поводья Зайчика ему в лицо.
— Держи. А я пойду посмотрю.
Митчелл пошел за мной, но остановился у лестницы, поставив на первую ступеньку ногу и поигрывая обнаженным мечом. Растер, не слезая с коня, кружил по залу, грозный и рыкающий, на него смотрели с ужасом.
Молодцы, отметил я. Что значит ветераны. Не сговариваясь, выбрали именно те места, где могут контролировать все это стадо. Растер охраняет вход в башню, а Митчелл не позволит никому ни за мной броситься, ни сверху сбежать.
Со второго этажа начали попадаться перепуганные люди. Я в сверкающих доспехах старинной работы, громадный и с дивно блистающим мечом, кажусь чудищем, закованным в сталь. Все прижимаются к стенам, лестница узкая, я почти задевал некоторых существ, а среди этих существ есть и обомлевшие от ужаса молоденькие служанки, пышненькие и сочные, как куропатки. Они смотрят такими испуганными глазами, что во мне сыграло нечто, и едва не задрал одной из них платье за голову, вспомнив, что трусы не войдут в употребление еще лет сто, если не двести. Как и лифчики.
На третьем этаже столпились люди с оружием в руках. Никто не бросился в мою сторону, но мечи обнажены, все закрывают спинами дверь в единственную комнату на этаже.
— Ну что, — произнес я почти ласково, это прозвучало куда более зловеще, чем крики и брань, — будем драться с сюзереном?
Один сказал дрогнувшим голосом:
— Никто… не собирался! Но хозяин спал, его начали будить…
— Мне сказали, — напомнил я, — что он болен.
— Болен, — сказал страж нервно. — Ему дали попить чего-то, заснул. Вот будили…
— Брысь, — велел я. — Там внизу мои люди, они разнесут и башню вдрызг, поняли? Если что. А сейчас я изволю проверить ваши брехни насчет хозяина.
Они очень неохотно расступились, я видел оценивающие взгляды насчет моего роста, ширины плеч и длины рук. Смотрели и на доспехи, каких здесь еще не видели. Когда отступили достаточно далеко, я толкнул ногой дверь, шагнул через порог.
Дверь ударилась о стену и, отскочив, смачно впечаталась в проем. Я оказался с мечом в руке в спальне, где мощно пахнет больницей. И хотя здесь запахи иные, но запах уныния и болезни чувствуется как в воздухе, так и во всем: темных гобеленах, закрытом подушками окне, затхлом непроветриваемом помещении.
У противоположной стены широкое ложе с балдахином, рядом на стульчике женщина в простой, но богатой одежде, и стоящий мужчина, в котором я узнал того хмыря, что рассматривал нас с крыши.
И хотя шелохнулось чувство вины, хозяин в самом деле болен, я не удержался от ехидной реплики:
— Быстро же ты гоняешь, черепаха!… Там половину народу побили из-за тебя.
Женщина быстро поднялась, высокая, стройная, с пышной копной черных волос.
— Мой муж болен, — сказала она быстро, — так что мы не могли вас принять так, как полагается… графу… гроссграфу? Я леди Тулузея, жена хозяина замка.
— Гроссграф Армландии, — представился я. — Ричард Длинные Руки. Паладин, сюзерен и вообще лицо, принимающее решения.
— Мы ничего об этом еще не слышали, — ответила она настороженно. — О вашем… гроссграфстве, сэр паладин.
— Я шагаю быстро, — ответил я почтительно, но с легкой твердостью в голосе. — Кто пытался оказывать сопротивление — уже не противится. Убит или бежал в другие королевства. Замок графа Хоффмана я присоединил к своим владениям. И вообще… собираюсь отбирать земли и замки у тех, кто противится моей воле… еще не монаршей или августейшей, но и гроссграф — уже не совсем коза на базаре. Так что учтите…
Леди Тулузея быстро зыркнула на ложе. Мужчина с сильно исхудавшим лицом, бледный, как пергаментная бумага, с усилием поднял набрякшие веки.
— Я слышал… — прошептал он. — Я не противлюсь…
— Рад это слышать, — ответил я. — Ладно, не буду мешать выздоровлению, а вы, не сомневаюсь, выздоровеете. Уже ночь, мы проведем ее в вашем… гм… замке, а утром отправимся обратно. Но оммаж вы должны произнести хоть и на смертном одре.
Леди Тулузея сказала быстро:
— Сэр гроссграф… не сомневайтесь, мы не противимся вашей воле! Мы просто хотим сохранить то, что у нас есть. На большее не претендуем.
Она выпрямилась, жаркий румянец окрасил ее темные от загара щеки. Высокая и хорошо очерченная легким платьем из тонкой ткани грудь часто вздымается, заставляя то и дело бросать на нее взгляды. Я невольно залюбовался этой женщиной, что продолжает выглядеть как молодая девушка. Плотный загар покрывает чистую кожу ее странного лица, в котором перемешались все тысячелетия и все народы, населявшие эти древние земли. Лицо подчеркнуто строгое, без лишних деталей и украшений, прямой взгляд темных глаз загадочен, нос выточен очень изящно, губы почти черные, и все тело почти черное, лишь совсем случайно, когда поклонилась мне, как господину, я успел увидеть ослепительно белую кожу, какой гордились бы фаворитки французских королей.
— Я не планирую у вас ничего отнимать, — ответил я легко.
— Благодарю вас, сэр…
— Сэр Ричард, леди.
— …сэр Ричард.
Я добавил:
— Но оставить так близко соседа без клятвы верности, согласитесь, рискованно.
Леди Тулузея скованно улыбнулась, я поклонился но не слишком, надо соразмерять между почтением к женщине и своим все более растущим статусом, вышел в коридор. Людей с оружием стало втрое больше.
Я сказал строго:
— Вот что, орлы! Хозяин признал меня сюзереном. Так что и вы теперь должны смотреть на меня… соответственно.
Они подтянулись довольно нехотя, но смотрели по-прежнему недружелюбно. Я читал на их лицах классическое насчет двойного гнета.
— Ничего, — сказал я утешающе, — в большом хозяйстве больше возможностей.
ГЛАВА 14
Как почетным гостям, нам отвели весь верхний этаж, хотя насчет почетности я мог бы и поспорить: разве что в Тюрингии верх считался привилегией знати, а в остальных регионах обычно знатные располагались на первых этажах.
Впрочем, с хозяевами не спорят, особенно с больными. Митчелл вежливо попросил у меня разрешения заночевать вне башни. Лето, мол, кончилось, скоро полетят белые мухи, в последний раз полюбуется золотой осенью. Объяснение дурацкое, но я все понял и не стал возражать, как и против желания Растера чисто по-мужски провести ночь среди воинов.
