Ведьмина ночь (СИ) - Лесина Екатерина

К слову, тогда и смерть в огне объяснима. Случай? Что-то я иначе начинаю на все случаи со случайностями смотреть.

Скорее уж закономерный итог.

Только Афанасьеву не скажу. Хотя… он умный. И сам знает.

— Я решил, что Розалия к этим делам как-то да причастна, — сказал он. — И подумал, что если так, то тебя она не оставит… ну и вот.

И вот.

Что тут еще скажешь?

— Ты не думай… я за тобой приглядывал. Издали.

— Как?

Он пожал плечами.

— Я все ж ведьмак. Да и не была ты никогда одна. Вон, племя рысье рядом ошивалось. Но я знал, что им Розка сумеет глаза отвести.

Он наклонился и пальцы закопались в листья.

— Розка очень хотела сюда попасть. Вот и решил, что попадет… а я ждать буду. И как момент поймаю, то и вот…

Лук?

Нет, арбалет скорее. Небольшой такой, в две ладони, но язык не поворачивается игрушечным назвать. Черная сталь. Вязь символов… и страх.

А если он решит, что…

— Погляди, — Афанасьев протянул его мне. А я взяла. Осторожно так. Тяжелый. Металл и вправду черен, только это не сталь. А вот надписи читать получается через одну.

Никогда-то я не была сильна в старых языках.

— Это…

— Принадлежал одному охотнику за ведьмами. Темными. Не нашей земли, конечно, но штука изрядная. Сам из метеоритного железа, кован по старому канону. Болты — кость, серебром оплетенная. Такие любую ведьму возьмут.

— Так что ж ты… — Я с трудом удерживала эту штуку в руках. А главное от нее тянуло смертью. Многими смертями. Я осторожно положила арбалет на листья. — Что ж ты её сразу-то…

— Думаешь, так просто? — Афанасьев тоже трогать не стал. — Дело даже не в том, что она близко меня не подпустила бы. Она в последние годы вовсе редко дом покидала. А дом хороший, крепко его заговаривали, не считая обычной сигнализации.

Хочется верить.

Только…

Нет, не врет Афанасьев. Но и всей правды не говорит.

— Тут тонкость одна есть. Бить ведьму надобно, когда она ритуал свой творит. Когда душу и силу открывает, — он понял, а может, тоже почувствовал, что не верю. — Тогда и получится насмерть, до конца… я и решил, что удобнее места не сыскать…

— Тебя тут не было.

— Не было, — согласился он. — Дерьмо вышло… я ж тут и жил. В роще. Тут можно, если умеючи… сторожка вон есть, там.

Афанасьев махнул куда-то за дуб.

— Еще моя прабабка ставила. А может, и не она. Главное, я ж сюда наведывался каждый день. И не сомневался, что, как срок придет, то смогу выстрелить. Что в моем-то лесу мне все открыто. А как почуял, что Розалия явилась, так… не дошел. Просто не дошел! Видел дуб, вон, вроде рядом, а никак!

Он стиснул кулаки и головой затряс.

— Наверное…

Он был там лишним?

Или как это понимать?

— Я привык, что тут все пути открыты, забыл, что место-то с характером. Так что… прости.

— Ничего.

— Забирай, — Афанасьев кивнул на арбалет. — Мне он теперь без надобности.

— И… что дальше?

— Ничего, — он поднялся. — Живи.

— А ты?

— И я буду… вон, в Карелию отправлюсь. Давно старый знакомец звал. Там природа красивая. Рыбалка.

— А…

— Буду наведываться время от времени. А ты… — он вдруг оказался рядом и палец Афанасьева ткнулся в лоб. — Ты, Ласточкина, гляди у меня…

И пальцем погрозил.

— Бабкины вещи только выкинь. А лучше сожги, — Афанасьев произнес это со всею серьезностью. — Если она темной волшбой пробавлялась, то как знать…

— Погоди…

Я хотела задать вопрос.

Тысячу вопросов. Но почему-то в голове царила уже знакомая бестолковая пустота.

— А князь этот древний? Ведьма? Клад… Источник вот! Что с этим-то мне делать?

Афанасьев глянул снисходительно так.

— Сама разберешься.

Шаг.

И нет его. Как и не было. Только листья остались. Арбалет вот… дуб. Дуб, который стоял тут от испокон веков. Говорят, что иные живут дольше ста лет, этому, верно, и тысяча была. Если не больше.

Корни его уходили в глубины земли.

Ветви заслоняли солнце.

Тень расползалась на всю рощу. И он-то наверняка видел. Многое видел. Только как расспросить?

— Ты знаешь, — сказала я, подходя к дереву. Дел-то у меня тут больше не было и можно бы вернуться, да… не хочется. И я опустилась на корень, прижала ладони к стволу.

Теплый.

Живой.

И сила под корой бежит потоком. Она отзывается, окутывает меня.

— Как мне со всем этим разобраться… ты же видел. Покажи?

Я уперлась лбом в ствол.

И глаза закрыла.

И вдохнула сладковатый пряный аромат коры.

…леса.

Я стала дубом. Странные ощущения. Нет, я не перестала быть собой, человеком, но при этом была немного деревом. И первый страх едва не разрушил хрупкую связь эту.

Но я справилась.

Я смогла.

Дуб… он и вправду очень и очень старый. Наверное, если постараться, я смогу увидеть, каким он был двести лет тому. Или тысячу. Или когда вовсе проросло то крохотное, ветром принесенное семя, что упало на поляну. Или когда корни молодого деревца коснулись воды, той, что или живая, или мертвая, но та, которая нужна… я уже вижу людей, что приходили к нему, чтобы выпить этой воды.

Живая.

Мертвая.

Действительно, просто… звери вот пили без сомнений, исполняясь сил. Они и ныне ходили, но так, чтобы людей не тревожить. А вот люди… кто-то уходил, но чаще оставались тут, на поляне, и тогда дубу приходилось собирать их, прятать в жирную темную землю, которая так не похожа на обычную лесную.

Мне-человеку смотреть жутко.

Но жуть это дальняя… нет, потом, позже. Мне надо увидеть то, что случилось недавно.

…вижу.

Мужчина.

Высокий. И характерно-рыжий. И кажется, знаком… точнее на брата своего похож. Или брат на него? Главное, идет он словно во сне. То и дело останавливается, трясет головой, и лицо его меняется.

Вот как дуб может разглядеть выражение лица?

Никак.

Но разглядел же. И знает, что парню этому тяжело. Его словно разрывает изнутри. Часть его требует вернуться…

Он выдыхает и, сдавшись, вытаскивает телефон. Рука мелко трясется и телефон падает. Мужчина с тихим воем сползает, прижимаясь спиной к дереву. Он садится, обхватив голову руками, и начинает покачиваться влево-вправо.

Страшно.

Но я смотрю. Вот тишину разрывает трель телефонного звонка. И мужчина замирает. Потом тянет руку…

— Да, — выдыхает он. — Ты где?

Я не слышу, что отвечают.

— Нет, — он качает головой. — Никогда… ладно. Жду. Давай поговорим.

Он поднимается, с трудом, опираясь на дерево и, согнувшись в три погибели, идет. Он ступает по своим же следам, потом сворачивает куда-то.

К опушке.

Лес.

Машина.

Девушка, которая нервно расхаживает.

— Да иди ты сюда! — голос её звучит так, что даже я готова подчиниться. Но мужчина впивается пальцами в дерево.

Да.

Правильно.

Дуб есть, но он не один. Он — это еще и роща. И сама земля.

— Ты иди.

— Упрямишься? — на лице девушки — а она очень и очень красиво — мелькает недовольная гримаса. — Что ж ты за человек-то такой… я с тобой по-хорошему… и времени всего ничего прошло.

Это она произносит уже тихо.

Но лес… лес еще и луг немного, пусть не тот самый, полуденный, но этот вот, сухой, тоже. И крохотные ястребиночки ловят каждое произнесенное слово.

— Ладно, — выражение лица девушки меняется. — Как хочешь… я иду к тебе. И мы поговорим, верно?

Шаг.

Длинные каблуки пробивают сухую землю, вязнут в ней. И она недовольна. Но идет. Идет и улыбается. Она касается лица мужчины, ласково так.

— Я ведь люблю тебя, — говорит она, и травы чувствуют ложь.

Слышат её.

Они шелестят, и шелест этот подхватывают листья.

— А ты меня совсем не любишь… ты говорил, что сделаешь для меня все! А не хочешь и малости.

— Убить отца — это малость? — он успевает перехватить руку. — И брата?

— Они нам мешают.

— Чем?

— Всем. Разве ты не достоин встать во главе стаи? Получить…