Танит Ли - Владычица Безумия
— И все же, что за тварь тогда была у колодца? — спросила старшая сестра, не обращаясь ни к кому и ко всем одновременно.
Но лес и ночь по-прежнему были слишком близко, чтобы обсуждать подобные вещи. Могло случиться так, что у колодца и вовсе никого не было.
* * *Лак-Хезур, колдун и повелитель этого края, очнулся от своего тяжелого сна. У входа в шатер стояла тонкая, призрачная фигурка, темная и зыбкая, с глазами, сотканными из звездного света. Герцог пробормотал заклинание, которое должно было прогнать незваного гостя, явное творение потусторонних и, возможно, враждебных сил. Но призрак исчез раньше, чем слова заклятья слетели с губ Лак-Хезура.
— Что за чушь, — нахмурился колдун. — С каких это пор подданные Азрарна тревожат мой покой? Или мне привиделось?
— Конечно, привиделось, — отозвался медовый голос. — Сон еще смотрит из твоих глаз, повелитель. — Что, в самом деле, могло понадобиться здесь демонам?
— Их всегда притягивает колдовство. Это известно даже младенцу.
— Но ты спал, повелитель. Какое же колдовство могло притянуть этого демона?
— Лес полон чар. И даже спящий, я — это я. А кто я, по-твоему, Олору?
— Мой повелитель, — ответил Олору. Он сидел в ногах у герцога, откинувшись на груду подушек. — Солнце моей жизни. Могущественный волшебник. Я признаю свою ошибку и раскаиваюсь в ней. Конечно же, демоны должны следовать за тобой, словно овцы за своим пастырем.
Лак-Хезур усмехнулся. Олору явно не заметил никакого демона. Должно быть, он тоже спал… Но тут герцог заметил, что его миньон полностью одет.
— И где же тебя носило?
— По лесу, повелитель повелителей.
— И что ты там делал, дитя мое?
— Возвращал земле то, что она мне когда-то одолжила. И как же изменилось это вино на запах и цвет, когда я вернул его земле!
— Пусть так, — отозвался герцог, снова улыбаясь. — Скоро рассвет. Иди ко мне, мой мальчик, я приласкаю тебя.
— Я вдруг подумал, — сказал Олору, — как там у меня дома? И как поживают мои родные? — Лак-Хезур не ответил, гладя его волосы, и Олору продолжал: — Представь, повелитель, что я лежу в пыли дороги у твоих ног. И представь, что я говорю: вот она и она, это мои сестры. Одной пятнадцать, другой тринадцать, и обе девственницы.
— А что, у тебя в самом деле есть сестры? — лениво поинтересовался Лак-Хезур.
— Да, и каждая похожа на меня, словно отражение в зеркале. Хотя, пожалуй, младшая самая белокожая и самая красивая из всех нас.
— Зачем ты говоришь мне об этом?
— Просто чтобы доставить тебе маленькое удовольствие.
— Считай, что ты достиг цели.
Бронзовая колотушка, предназначенная отпугивать злых духов, упала, когда герцог потянулся к Олору всем телом, вновь превращаясь в гигантского змея. Она прокатилась по полу с неприятным, щелкающим звуком. Как будто стучали старые челюсти.
* * *Мать и сестры Олору тоже предпочли бы думать, что увидели этой ночью какой-то дурной сон. Злая воля леса могла сотворить и не такое. И все же, едва наступило утро, женщины спешно принялись хлопотать по дому, готовя его к приезду высоких — и незваных гостей.
Солнцу было уже на полпути к зениту, в точности как говорил Олору, когда темный лес изрыгнул пышную кавалькаду. Не прошло и нескольких минут, как Лак-Хезур со своей свитой уже стоял у самых ворот.
Хозяйка и дочери едва не упали в пыль посреди двора — так низко они поклонились герцогу, равнодушно взиравшему на них с высоты своего коня и немалого роста.
— Он рассказал мне о вас, — сказал герцог, обращаясь к девушкам. — И рассказал хорошо. Он сказал, что вы ловкие девчонки и еще не знали ни одного мужчины. Что же, все мужчины в этих краях безглазы? Или просто кастраты?
Несчастные девушки не сразу поняли, что им сказали комплимент — в честь того, что они являлись сестрами любимцу повелителя. А когда поняли, присели в поклоне еще ниже.
Наконец герцог слез с коня и проследовал в дом. Женщины так дрожали, что едва передвигали ноги.
— Повелитель, — прошептал Олору, — если это возможно, отошли свою охрану и свиту. Ты видишь, они напугали девушек своими кинжалами.
— Я полагал, что их напугал я.
— Нет, мой повелитель. Ты знаешь, про твоих рабов ходят страшные слухи. Отошли их, и тогда весь девичий трепет достанется тебе одному.
Лак-Хезур расхохотался. В каменном крепком доме, чьими обитателями были только трое женщин и старый слуга — если, конечно, не считать его женоподобного Олору, который падал в обморок от одного только вида меча, — колдуну не могла грозить никакая опасность. Поэтому он отослал и телохранителей, и свиту, чем последняя была немало раздосадована. В дом вошли шестеро — трое мужчин и трое женщин — и большие дубовые двери захлопнулись.
Герцог веселился от души. Он хотел казаться светским и милым гостем. А потому уселся на предложенное место во главе большого стола и говорил с вдовой и ее дочерьми как с хозяйкой и девушками из борделя. Охота удалась, и гостя вскоре ждали жаркое из свежезабитой дичи и вино из хозяйских запасов — единственная драгоценность старого дома. Лак-Хезур пил его кубками, словно воду. Олору тоже принял участие в потехе. Его шутки заставили бы покраснеть и шлюху, а стишки вывели бы из себя и камень, но герцог только смеялся. Понемногу девушки освоились с шумным гостем и присоединились к обеду. Они даже начали иногда смеяться, хотя и поглядывали искоса на брата, боясь допустить какую-нибудь оплошность. Время бежало незаметно, и когда солнце начало клониться к западу, Олору взял в руки свою маленькую арфу. Его песни были полны любви и сладкой тоски, их герои страдали и умирали от возвышенных, почти неземных чувств. Одна из песен рассказывала о поэте Казире, о его странствии в Нижнем Мире через Спящую реку, ради того, чтобы своей страстью сердца победить изощренность ума самого Азрарна.
— Вот самый яркий из моих драгоценных камней, — сказал Лак-Хезур, обращаясь к матери Олору. При этом он так игриво ущипнул юношу за зад, что у вдовы не осталось никаких сомнений: эта драгоценность сияет не только меж поэтов и сказателей, но и между шелковых простыней.
Меж тем герцог продолжал:
— Однако каким убогим и скучным кажется мой дворец после уюта и простоты вашей дикой жизни! Хозяйка, подлей мне вина.
Свита герцога тоже наслаждалась простой дикой жизнью: не зная, чем заняться, они разнесли остатки дворовых построек, развели посреди двора большой костер, зажарили ту дичь, которую оставил им герцог, а после, наевшись и напившись, принялись справлять нужду в колодец.
Солнце, равнодушное ко всем этим бесчинствам, тем временем уже приближалось к лесу, окрашивая облака в ярко-розовый и лиловый цвета. Вечерняя звезда зажглась в бирюзовом небе, как одинокий огонек, оставшийся от большого фейерверка.
