Тамара Воронина - Приносящая надежду
Он грустно улыбнулся.
— Я тоже тебя люблю, Делиена. Ты ведь знаешь. Ну давай, а? Не петь же мне тебе колыбельную, в самом деле? Пес твой и вовсе от страха помрет, если вдруг мое пение услышит.
Лена послушно закрыла глаза, чтобы прекратить карусель, в которую превратилась комната. Ощущение кружения осталось, но предметы перестали мелькать перед глазами, а скоро она действительно заснула и проспала неведомо сколько, сквозь полусон чувствуя, как ее обтирают травными отварами, переодевают, накрывают теплым одеялом, меняют повязку на голове…
Когда она соизволила проснуться, голова болела и кружилась, но терпеть это было вполне можно. Неподалеку сидел, склонившись над столом, Кайл, что-то мастерил. Наверное, очередной амулет. Стоило Лене на него посмотреть, он оглянулся, отложил что-то и улыбнулся.
— Проснулась? Бабушка велела сразу же дать тебе лекарство. Нет, там нет сонных трав. Уже не нужно.
Лена послушно выпила и открыла рот, чтобы задать вопрос, но Кайл уже отвечал:
— Оба живы. Полукровка поправится, хотя и непросто, и нескоро. Понимаешь, позднее исцеление — штука опасная, поэтому мы его используем, только если есть угроза для жизни. Оно и переносится тяжело, и непредсказуемо… В общем, его лечат обычными мазями и травами, зато дают обезболивающее. Аиллена, я понимаю, что тебе страшно, если ты его видела, но поверь: это пройдет бесследно. У меня предплечье такое было, как у него лицо, когда мы пришли в этот мир. А теперь, — он снял куртку и закатал рукав рубашки. — Видишь, никаких отметин. Полукровке уже лучше.
— А Гарвин?
Кайл помрачнел, даже прозрачные глаза потемнели.
— Гарвин очень плохо. Мы смыкали кольцо, чтобы дать бабушке и Кавену больше силы, так что… в общем, он может выжить. И может умереть. Скорее, умереть. Очень… очень серьезный ожог. Странно, что он был еще жив, когда вы позвали дракона. Не знаю, где он взял силы, ведь ты не могла дать.
Они не сказали. И не надо. И Милит пусть молчит. А Маркус и не заговорит, он нормальный, он не захочет, чтобы на него косились, как косятся на Гарвина.
На улице залаял Гару. Кайл впустил его, и пес исполнил танец восторга, чуть лужу не напустил от счастья, что видит наконец обожаемую хозяйку. Лена потрепала его по загривку, и он улегся возле кровати, всем своим видом показывая, что именно тут и есть его законное место. Кайл заставил ее поесть, правда не напрягал всякими бульонами и кашами, как вроде бы положено кормить больных: он скормил ей кусочек рулетика и свежий медовый пряник, а шианы не дал, сказал, что пока рано, налил чай, явственно пахнущий лекарственными травами, но все равно вкусный. Лене очень хотелось в туалет, но говорить об этом Кайлу почему-то было неловко, однако он прекрасно все понял сам, вышел и позвал Литу, одну из помощниц Арианы. Замглавврача.
Оказывается, проспала она почти четверо суток, и это просто замечательно, потому что чувствует она себя лучше и выглядит лучше, и даже можно отказаться от судна (абсолютно такого же сосуда, что и в новосибирской горбольнице, например), а встать и осторожненько добраться до туалета. Она уж и забыла, что существует такая роскошь, как ватерклозет. Эльфы, правда, не пользовались унитазами с подлокотниками, как во дворце Родага, конструкция больше напоминала детский стульчик с дыркой, но это было все равно верхом роскоши и комфорта. По сравнению с кустиками.
Передвигалась она еще неуверенно, заносило, как пьяного водителя на скользкой дороге, поэтому Лита поддерживала ее, проводила потом до кровати и сказала, что лежать придется еще несколько дней, но вставать уже можно, как только захочется. Лена потребовала Маркуса или Милита, и ей тут же был предоставлен Милит. Он с такой нежностью провел своей вовсе не мягкой ладонью по ее щеке, что Лена сразу забыла о своей надежде. У него не прошло. Просто он загнал все чувства поглубже, с истинно эльфийской фаталистичностью осознав, что проявлять их больше не придется.
— Ты нас испугала, — признался он. — Даже не думал, что так могу бояться. Сразу скажу: шуту стало лучше. Клянусь. Чернота с лица уже ушла, с плеча еще нет, там ожог глубже. Ему, конечно, больно, зато дают лекарства, он большую часть времени в забытьи. Маркус от него вообще не отходит. Спит сидя. Ты скажи ему, чтоб отдохнул, а я посижу с шутом.
— А Гарвин?
Милит виновато опустил голову.
— Плохо. Его исцеляли, но огонь уже проник в легкие… Он кашляет…
— Кровью?
— Нет, легкими. Кровь свернулась. Лена, он может выжить. Ну… как тебе сказать… Десять из ста, что выживет. Это очень много при такой ране. Поверь.
Что-то он недоговаривал. Что-то недоговаривал и Кайл. Скажет Маркус, он пообещал. Он хоть и не страдает гипертрофированной правдивостью шута, честен и слово держит. Лиасса можно даже не спрашивать, этот говорит, только если считает, что ей нужно знать и это знание не помешает ему использовать ее в каких-то своих глобальных целях.
Она терпеливо повторила три раза, что чувствует себя не блестяще, но не так уж плохо, что даже вставала, но лежа пока лучше, потому что голова кружится, но уже не болит, потому что лекарство начало действовать. Ему страшно хотелось ее поцеловать. Просто так, дружески, братски, но он не решался. То ли опасался, что она не так поймет, то ли не ручался за себя. Лена погладила его руку. Милит обрадовался, как ребенок, даже глаза засветились. Никогда мне не понять эльфов. Впрочем, людей мне тоже никогда не понять.
Прощаясь, Милит все же решился (и эта борьба вместе с решением забавно отразились на его лице, красивом даже для эльфа), наклонился и бережно поцеловал ее в щеку. И даже гром не грянул. Лена слегка улыбнулась, приободрив его. Что с ним? Вроде чмокал уже… или нет? Это стало так несущественно после возвращения шута, мало ли кто ее в щеку целовал, у эльфов это вообще привычка: женщину в щеку поцеловать — это вроде как комплимент сделать.
Милит, как и обещал, прислал Маркуса, усталого, осунувшегося, с посеревшим лицом и красными глазами. Нет, так действительно нельзя. Маркус потер лицо ладонями.
— Правда, мало сплю. Не получается. Не могу спать, когда он стонет. Тихо, тихо… успокойся. От того что ты вскочишь, ему легче не станет. Делиена, ему дают самые сильные лекарства. Когда он не спит, говорит, что терпеть можно. Просто во сне себя не контролируешь. Знаешь, у него лицо уже не черное, так что я начал верить, что это пройдет. Кожа даже не шелушится. Ну… болит. Ожог — это всегда больно. Плечо пока еще черное, но ты знаешь, Ариана так спокойна… Я просто чувствую ее уверенность, что все обойдется.
— Я его не чувствую.
Маркус улыбнулся.
— Конечно. Он спит. Все время спит, как медведь зимой. Просыпается и о тебе спрашивает, потому что тоже тебя не чувствует, а ты тоже спала. Жизнью клянусь, он жив и поправляется.
