Лана Тихомирова - Безграничье
- Мы испытываем страх оба, - сказала я, прикоснувшись к рукам Виктора, - Мы с тобой слишком много пережили из-за Пограничья и мы знаем, что в наших руках сейчас дверь в него. Выкидывать ее опасно. Но и мы находимся под постоянным ее гнетом. Просто перевесим. Не думай о ней, как о картине, думай о ней, как о неплотно прикрытой двери.
Откуда во мне родилась эта тирада я и сама не поняла, но монолог мой подействовал на нас отрезвляюще. Виктор поцеловал меня в лоб и сказал:
- Ты у меня очень мудрая! - и перевесил картину в темный коридор.
Очень важно сейчас правильно описать наш коридорчик, так как расположение картины в нем сыграет не последнюю роль в моей нынешней повести.
Итак, войдя в квартиру, мы попадаем в темную прихожую, куда никогда не забирается солнечный или лунный свет, в ней всегда темно, мы зажигаем там простой электрический свет. Прямо дверь ведет в комнату, которая принадлежала старухе, та толи умерла, толи уехала давным-давно. Налево мы поворачиваем в узкий коридорчик, две двери слева ведут в ванную и туалетную комнаты, а одна дверь справа в наши комнаты. Коридор освещается лампой со стороны прихожей и небесными светилами днем и ночью (когда выключено электричество). По ночам мы не зажигаем свет, если вдруг выходим, потому что луна светит очень ярко, если погода ясная и в коридоре света достаточно.
На этом бытовую зарисовку можно окончить, теперь достаточно знать то, что вешая картину, Виктор все-таки думал о ней не как о двери в пограничье, а как о своем детище. Он повесил ее туда, где она смотрелась бы лучше всего. По ночам на это место активно попадал лунный свет.
Увидев это, я не стала спорить, потому что еще не знала, чем это может грозить, на следующий день было уже поздно что-либо предпринимать.
На завтра мы с Виктором ушли на мою работу вместе.
Виктор долго бродил вокруг картины, ковыряя пальцами то там, то здесь. Мы специально пришли рано, чтобы доктор не видел наших экспериментов. Проще будет потом ему обо всем рассказать сразу.
- Итак, я понимаю, что мой портрет вам надоел, и вы решили сковырять его пальцем с холста или проскоблить дырочки, так? - позади нас, в самый разгар "веселья" раздался густой бас. Доктор тоже пришел пораньше сегодня.
- Ну, отвечайте, безобразники, - ван Чех искренне веселился. Мы с Виктором выглядели, как пара зашуганных школьников, - Нет, правда, а что вы там с портретом делаете? - доктор с явным интересом и участием подошел к нам.
- У нас дома с картиной то же самое происходит, - сказал Виктор.
- А что с ним происходит? С портретом все в порядке, - нарочито беззаботно сказал доктор, садясь в кресло.
- Он изменил свой состав… Портрет был написан маслом, а теперь это неизвестный нам материал… - сказала я.
- Но это не повод ковырять мой любимый протрет, - отмахнулся доктор, - Брижит, у нас с тобой работы полно. Виктор, можешь поковыряться, а Брижит нужно к больным.
Я выходила из кабинета крайне озадаченная, доктор вел себя так, как будто не пытался скрыть: он что-то знает, но нам этого знать не надо. Ван Чех ведет себя так каждый раз, когда я делаю очередную ошибку. Он нарочито небрежен, спокоен, даже равнодушен к происходящему. Он какое-то время будет сидеть, и смотреть, а потом его прорвет, и доктор сам нам все расскажет. Надо просто подождать. Секреты доктора - секреты Полишинеля, он не умеет ничего скрывать.
Понять, как я тогда была не права, я смогла буквально через полторы недели, когда началась катастрофа. Пока же и я, и доктор пребывали в радостных заблуждениях.
Ван Чех думал, что у меня паранойя, опять, и мне все мерещиться.
Я полагала, что доктор уже все знает, обо всем, как всегда, догадался, но молчит, чтобы мы с Виктором имели шанс набить шишки… В общем, чтобы мы не думали, а все было совершенно не так.
Глава 5.
Я отправилась на обход. Больные все, как один были беспокойными. Роуз нервно теребила край занавески, сидя на стуле возле окна.
- Тебя что-то беспокоит? - спросила я.
- Сон. Мне сегодня был очень страшный сон, - спустя несколько минут ответила она. Ее личико в обрамлении черных волос выглядело еще бледнее.
- Расскажешь?
- Если я расскажу, то может быть станет легче, ведь так? - неуверенно сказала она.
- Однозначно, - бодро подтвердила я.
- Мне приснилось, что я гуляю в саду. Там очень долго никого не было, а потом появился, - Роуз помолчала, румянец покрыл ее щеки, - мастер цеха, где я прохожу трудотерапию. (Я не смогла скрыть улыбки). Мы с ним гуляли, гуляли… И вдруг из кустов на нас выскочил мужчина… - Роуз замолчала.
- Что за мужчина? Он был на кого-то похож?
- Нет, я его никогда раньше не видела, и знать не знаю, кто он такой. Он убил Алекса… - Роуз сильно сжала свои тоненькие ручки.
- Так давай для начала позвоним Алексу, - я набрала номер мастера и долго ждала ответа.
- Алло, - слабым голосом ответил Алекс.
- Здравствуй, это Брижит тебя беспокоит.
- Здравствуйте, док.
- Ты заболел, Алекс? У тебя такой голос, будто ты очень болен, - забеспокоилась я.
- Ночью заболел живот, думал, ничего пройдет… Утром вызвал врачей, я сейчас в больнице, говорят аппендицит, будут оперировать.
- Аппендицит это не страшно, это простая операция, Алекс, не беспокойся, - у меня самой по спине бегали мурашки, - Ты можешь еще говорить?
- Да, док.
- Роуз хочет переговорить с тобой.
- Да-да-да, - торопливо сказал Алекс, - Конечно.
Я прикрыла трубку рукой и тихо сказала:
- Роуз, Алекс приболел, ему будут делать не сложную операцию. Пожелай ему удачи.
Роуз взяла трубку дрожащими руками.
- Алекс, как ты себя чувствуешь?… Я буду держать за тебя кулачки…Выздоравливай… Да… меня скоро должны будут выпустить… Если что можно приходить и навещать тебя… аааа, ну, а на заводе? Я хочу устроиться работать к вам.
Я стала делать знаки, чтобы Роуз заканчивала разговор. Они попрощались, и Роуз тот час же стала еще печальнее, чем была. Ну, что ж, зато девочка знает правду, хоть какая-то определенность.
- Тот мужчина ударил Алекса в живот, ножом… Брижит, доктор, мне не по себе, - Роуз вцепилась в мою руку, чего никогда раньше не делала.
- Значит, так… - начала я, сама не зная, что и чего еще значит, - операция простая, ее хорошо переносят, если ты позвонишь Алексу вечером, то он будет уже в сознании и очень рад тебя слышать, это все, что ты можешь для него сделать. А твой сон… Это всего лишь вещий сон… У больных такое часто встречается. Когда кто-то очень дорог тебе, ты имеешь с ним связь. Кому-то не нужно звонить и узнавать как здоровье, потому что люди чувствуют себя одинаково, а кто-то видит такие сны, - я понимала, что доктор меня за такие душеспасительные беседы по головке не погладит, высмеет в лучшем случае, в худшем пропесочит: врать больным нельзя. Я никогда не видела и как-то мельком слышала о том, что такое случается с больными, но вводить это в систему… Я была более, чем уверена, что с Алексом все будет хорошо, а посему маленькая капля лжи не повредит. Но не все полезно в терапевтических дозах.
